Пробуждение. Все стихи Мы живем в одной деревне

Странствование мое долго, и путь мой долог. Я сел в колесницу рассвета и устремил свой путь по пустыням миров, оставляя следы на планетах и звездах.
Это самый далекий, но и самый близкий к себе самому путь, самый запутанный, но ведущий к совершеннейшей простоте песни.
Путник должен стучать в каждую чужую дверь, дабы найти свою, должен странствовать по всем мирам, чтобы в конце концов достигнуть сокровеннейшего алтаря.
Взор мой блуждал беспредельно – и вот я закрыл глаза и сказал: «Ты здесь!»
Вопрос и вопль: «О, где же?» – разливаются реками слез, и воды их затопляют мир верой: «Я есмь!»
***
Ты создал меня бесконечным, такова твоя воля. Этот бренный сосуд ты опустошаешь непрестанно и опять наполняешь новой жизнью.
Эту маленькую свирель из тростника ты носил по холмам и долинам и играл на ней мелодии вечно новые.
От бессмертного прикосновения твоих рук мое слабое сердце переполняется радостью и рождает слово неизреченное.
Твои несметные дары нисходят только на эти маленькие, маленькие руки. Века проходят, но ты все изливаешь их, и все еще есть для них место.
***
– Узник, поведай мне, кто вверг тебя в оковы?
– Мой повелитель, – сказал узник. – Я думал, что превзойду всех в мире богатством и могуществом, и за – таил в своей сокровищнице всю казну моего повелителя. Когда сон одолел меня, я лег на ложе, уготованное моему господину, и, пробудясь, увидел, что я узник своей собственной сокровищницы.
– Узник, поведай мне, кто сковал эту несокрушимую цепь?
– Я сам, – ответил узник, – я сам сковал ее так заботливо.
Я думал, что моя непобедимая мощь покорит весь мир, а я один буду свободен. И денно и нощно работал я над цепью, раскалял ее в пламени и осыпал жестокими, тяжкими ударами. Когда же, наконец, работа была кончена и звенья были связаны несокрушимо, я увидел, что она сдавила меня самого.
***
Жизнь моей жизни! Я всегда буду пытаться сохранять в чистоте свое тело, зная, что на всех членах моих – твое живительное прикосновение.
Я всегда буду пытаться охранять помыслы мои от неправды, зная, что ты та правда, свет которой зажжен во мне.
Я всегда буду пытаться изгонять все злое из моего сердца и питать в нем любовь, зная, что ты пребываешь в сокровеннейшем ковчеге его.
И целью моей будет – проявить тебя в каждом деянии, ибо я знаю, что ты подкрепишь меня.
***
Желания мои многи и крик мой жалобен, но ты всегда спасал меня суровым отказом; и этой мощной милостью проникнута вся моя жизнь.
Изо дня в день ты делаешь меня все достойнее тех простых, великих и непрошенных даров, кон ты ниспосылаешь мне, – этих небес, этого тела, и жизни, и разума, ограждая меня от напасти чрезмерных желаний.
Есть часы, когда я бессильно томлюсь, есть часы, когда я пробуждаюсь и спешу к своей цели; но ты неумолимо бежишь от меня.
Изо дня в день ты делаешь все достойное полного приятия тебя, отказывая мне ежечасно и ограждая от напасти слабых, неверных желаний.
***
Тяжки узы, но сердце страждет, когда я пытаюсь разорвать их.
Свобода – вот все, чего я хочу, но стыд – надеяться на нее.
Я знаю, что бесценные сокровища таятся в тебе и что ты мой лучший друг, но у меня не хватает сил вымести сор, что наполняет мой дом.
Одежда, облекающая меня, – прах и смерть. Но, сгорая ненавистью к ней, я все же ношу ее с любовью.
Мои прегрешения безмерны, пороки велики, мой стыд сокровенен и тяжел; но когда я прибегаю к тебе, ища своего спасения, я дрожу от страха, что моя мольба исполнится.
***
Если ты безмолвствуешь, я наполню свое сердце твоим молчанием и отдамся ему. Я буду соблюдать тишину, подобно звездной ночи, не смыкающей своих очей и со смирением склоняющей главу.
Утро настанет неминуемо, мрак исчезнет, и твой голос польется с небес золотыми потоками.
И слова твои зазвучат песнями из каждого гнезда моих птиц, и твои мелодии расцветут цветами в моих лесных кущах.
***
Тот, кого я облекаю моим именем, плачет в этой темнице.
Я вечно воздвигаю стены ее; и по мере того как она день за днем высится в небо, скрывается истинное существо мое.
Я горд высотой этой стены и замазываю песком и глиной малейшую скважину в ней – и теряю из виду истинное существо мое.
***
Пусть останется от меня самое малое, чтобы я мог сказать: ты – все.
Пусть останется самое малое от моей воли, чтобы я мог чувствовать тебя всюду и прибегать к тебе со всеми нуждами и предлагать мою любовь ежечасно.
Пусть останется от меня самое малое, чтобы я никогда не мог скрывать тебя.
Пусть останется самое малое от моих уз, чтобы я был связан с твоей волей узами твоей любви.
***
Я не знаю, с каких далеких пор ты идешь навстречу мне. Твое солнце и звезды не могут скрыть тебя от меня навсегда.
Много утр и вечеров слышались твои шаги и стучался в мое сердце твой вестник, тайно звавший меня.
Я не знаю, отчего я так встревожена нынче, отчего трепет радости охватывает мою душу.
Точно настало время кончить мой труд, и я чувствую в воздухе слабый аромат твоего сладостного присутствия.
***
Да сольются все радости в моей последней песне: радость, что заставляет землю утопать в буйном обилия трав, радость, что кружит в пляске близнецов – жизни и смерти – по необъятному миру, радость, что мчится с бурей, потрясая и пробуждая жизнь смехом, радость, что в слезах поникла над раскрытым красным лотосом страдания, и радость, что в прах повергает все, что имеет, и не ведает слова.
***
Да, я знаю, что это лишь твоя любовь, о возлюбленный моего сердца: этот золотой свет, что танцует на листьях, эти ленивые облака, что плывут по небу, это дуновение, оставляющее прохладу на моем челе.
Утренний свет затопил мои глаза: это ты шлешь весть моему сердцу. Твой лик склонился с высот, твои глаза глядят в мои глаза, и мое сердце касается твоих ног.
***
Это мука разъединения распространяется по всему миру и порождает неисчислимые образы в бесконечном небе.
Это печаль разъединения всю ночь глядит в молчании от звезды к звезде и рождает созвучие среди шумящих листьев в дождливом сумраке июля.
Это всеобъемлющая скорбь внедряется в любовь и желание, в страдание и радости, и это она вечно тает и разливается песнями в моем сердце поэта.
***
Тот самый поток жизни, что течет день и ночь в моих жилах, течет во вселенной и танцует размеренный танец.
Это та самая жизнь, что радостно пробивается сквозь прах земли в несметных стеблях трав и разливается шумными волнами цветов и листьев.
Это та самая жизнь, что качается в океане – колыбели рождений и смерти, в приливах и отливах.
Я чувствую, что члены мои становятся лучезарными в соприкосновении с этой жизнью. И гордость моя – от этого векового биения жизни, танцующего в моей крови.
***
Когда я оставлю руль, настанет время взять его тебе. Что надлежит, будет сделано. Напрасна борьба.
Тогда, сердце, молча примирись со своим поражением. И считай за счастье тихо, тихо стоять там, где тебе предназначено.
Светильники мои меркнут при каждом дуновении ветра, и, пытаясь возжечь их, я забываю все остальное.
Но я буду мудр на этот раз и буду ждать во тьме, разостлав на полу свою циновку; и когда тебе будет угодно, господи, молчаливо приди и сядь здесь.
***
Я погружаюсь в пучину океана форм в надежде найти совершеннейшую жемчужину бесформенного.
Кончено плаванье от пристани к пристани в моей побитой ветрами ладье. Давно прошли те дни, когда мне было отрадой носиться по волнам.
И теперь я жажду смерти в бессмертном.
В пышных чертогах у неизмеримой бездны, где рождается музыка беззвучных струн, я возьму арфу моей жизни.
Я настрою ее навеки и, когда исторгну последний рыдающий звук, положу ее, безмолвную, к ногам безмолвного.
***
Я похвалялся перед людьми, что знаю тебя. Они видят твой образ во всех трудах моих. Они приходят и спрашивают меня: «Кто он?»
Я не знаю, что ответить им. Я говорю: «Право, я не могу сказать».
Они хулят меня и с презрением уходят. А ты сидишь и улыбаешься.
Я влагаю в песни мою повесть о тебе. Тайна переполнила мое сердце. Приходят и спрашивают меня: «Скажи смысл их». Я не знаю, что ответить. Я говорю: «Ах, кто знает, что значат они!» Вопрошавшие со смехом и злобой идут прочь. А ты сидишь и улыбаешься.

Р абиндранат Тагор (1861-1941 годы.) родился в г. Калькутте и был младшим из четырнадцати детей в семье индийских браминов. За свои литературные произведения Тагор получил Нобелевскую премию мира в 1913 году, как человек «сближающий культуры Востока и Запада». Рабиндранат Тагор был удостоен почетной степени четырех университетов Индии, а также был почетным доктором Оксфордского университета. Наряду с этим, его произведения пользовались у простых бенгальцев такой популярностью, что воспринимались как народные. Люди в далеких индийских деревнях пели его песни (которых поэт написал более 3 тысяч), читали вслух его стихотворения, приводили его изречения, даже не зная, кто их автор…

* * *
Ветер ты старые ивы развей.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня, друг мой,
Прощай...

Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,

Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья

Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли

Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.


Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя.

* * *
ИНДИЯ-ЛАКШМИ

О ты, чарующая людей,
о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
великая Мать матерей,
Долы, омытые Индом шумящим, ветром - лесные,
дрожащие чаши,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной
своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
услышали веды святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих
и в лесах, в просторах полей;
Ты - вечно богатство цветущее наше, народам дающая
полную чашу,
Ты - Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты -
жизни нектар, молоко матерей!

* * *
По ночам под звуки флейты бродят звездные стада.
Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда.
Светоносные коровы озаряют сад плодовый,
Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда.
На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон.
Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон.
Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям.
О пастух, придет мой вечер - соберешь ли их тогда?

* * *
НОЧЬ.
О ночь, одинокая ночь!
Под необъятным небом
Сидишь ты и что-то шепчешь.
Глядя в лицо вселенной,
Волосы расплела,
Ласкова и смугла...
Что ты поешь, о ночь?
Снова слышу твой клич.
Но песен твоих доныне
Я не могу постичь.
Дух мой тобой вознесен,
Взоры туманит сон.
И кто-то в глуши души моей
Песню твою поет, о любимая.
Голосом легким твоим
Вместе с тобой поет,
Словно родной твой брат
Заблудился в душе, одинок,
И тревожно ищет дорог.
Он гимны отчизны твоей поет
И ждет ответа.
И, дождавшись, навстречу идет...
Будто беглые звуки эти
Будят память о ком-то былом,
Будто смеялся он здесь, и плакал,
И звал кого-то в звездный свой дом.
Снова он хочет сюда прийти -
И не может найти пути...

Сколько ласковых полуслов и стыдливых полуулыбок,
Старых песен и вздохов души,
Сколько нежных надежд и бесед любви,
Сколько звезд, сколько слез в тиши,
О ночь, он тебе дарил
И во тьме твоей схоронил!..
И плывут эти звуки и звезды,
Как миры, обращенные в прах,
В бесконечных твоих морях.
И когда на твоем берегу я сижу одинок,
Окружают песни и звезды меня,
Жизнь меня обнимает,
И, усмешкой маня,
Уплывает вперед,
И цветет, и тает вдали, и зовет...

Ночь, я нынче пришел опять,
Чтобы в очи твои глядеть,
Я хочу для тебя молчать
И хочу для тебя петь.
Там, где прежние песни мои, и мой потерянный смех,
И мечтаний забытых рой,
Сохрани мои песни, ночь,
И гробницу для них построй.

Ночь, я вновь для тебя пою,
Знаю, ночь, я любовь твою.
Песнь укрой от пристальной злобы,
Схорони в заветном краю...
Будет медленно падать роса,
Будут мерно вздыхать леса.
Тишина, подпершись рукою,
Осторожно придет туда...
Лишь порою, скользнув слезою,
Упадет на гробницу звезда.

* * *
МЫ ЖИВЕМ В ОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

В той же я живу деревне, что она.
Только в этом повезло нам - мне и ей.
Лишь зальется свистом дрозд у их жилья -
Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей.
Пара выращенных милою ягнят
Под ветлой у нас пасется поутру;
Если, изгородь сломав, заходят в сад,
Я, лаская, на колени их беру.

Мы живем почти что рядом: я вон там,
Тут она,- нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
В воду с гхата их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
А бывает, из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон
Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен,
Подымается на нашем конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
То у нас в лесу цветет кодом-цветок.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

* * *



И за пустое небо уцепиться,

В испуге просыпаюсь я и вижу,

* * *
НЕВОЗМОЖНОЕ

Одиночество? Что это значит? Проходят года,
Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда.
Гонит месяц срабон над лесною листвой облака,
Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка,
Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь.
Мне душа говорит: невозможное не превозмочь.

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

* * *
ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ

Кем ты будешь,
Читатель стихов, оставшихся от меня?
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня,
удастся ли им донести частицу моих рассветов,
Кипение крови моей,
И пенье птиц, и радость весны,
И свежесть цветов, подаренных мне,
И странные сны,
И реки любви?
Сохранят ли песни меня
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?

Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг,
Распахни; присядь у окна, а потом,
Дали завесив дымкой мечты,
Вспомни о том,
Что в былом, до тебя ровно за сто лет,
Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес,
К сердцу земли приник, приветом ее согрет.
И тогда же, освобожденный приходом весны из пут,
Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете
Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов,
Южный ветер
Налетел и заставил землю цвести.

День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен,
В мир тогда явился поэт,
Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели,
А любовь согревала, как солнечный свет,
В былом, до тебя ровно за сто лет.

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня,
Поющий новые песни поэт
Принесет в твой дом привет от меня
И сегодняшней юной весны,
Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня,
С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей
И с шелестом листьев, что манит меня
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня.

* * *
ОТРЕЧЕНИЕ

В поздний час пожелавший отрешиться от мира
сказал:
"Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал.
Кто меня колдовством у порога держал моего?"
Бог сказал ему: "Я". Человек не услышал его.
Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
"Кто они - порождения майи?" - спросил человек.
Бог сказал ему: "Я". Ничего не слыхал человек.
Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: "Где ты,
божество?"
Бог сказал ему: "Здесь". Человек не услышал его.
Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал.
Бог сказал: "Возвратись". Но никто его не услыхал.
Бог вздохнул и воскликнул: "Увы! Будь по-твоему,
пусть.
Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь".

* * *
ЖИЗНЬ ДРАГОЦЕННА

Знаю - виденью этому однажды конец придет.
На веки мои тяжелые последний сон упадет.
А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять
В проснувшуюся вселенную утро придет опять.
Жизни игра продолжится, шумная, как всегда,
Под каждую крышу явится радость или беда.
Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной,
Жадное любопытство сегодня владеет мной.
Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои,
Кажется мне бесценною каждая пядь земли.
Сердцу любые малости дороги и нужны,
Душе - бесполезной самой - нет все равно цены!
Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел,
И что отвергал когда-то, что видеть я не умел.

* * *
ПЬЯНЫЙ

О пьяные, в беспамятстве хмельном
Идете, двери распахнув рывком,
Вы все спускаете за ночь одну,
С пустым домой идете кошельком.
Пророчества презрев, идете в путь
Наперекор календарям, приметам,
Плутаете по свету без дорог,
Пустых деяний груз таща при этом;
Вы парус подставляете под шквал,
Канат перерубая рулевой.
Готов я, братья, ваш обет принять:
Пьянеть и - в пекло головой!

Копил я мудрость многих лет,
Упорно постигал добро и зло,
Я в сердце столько рухляди скопил,
Что стало сердцу слишком тяжело.
О, сколько я убил ночей и дней
В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много - стал глазами слаб,
Я стал слепым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой,- весь нищий мой багаж
Пускай развеет ветер штормовой.
Я понял, братья, счастье лишь
одном:
Пьянеть и - в пекло головой!

О, распрямись, сомнений кривизна!
О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
Встречаются помельче. Кто как может!
Пускай они, как жили,- впредь живут.
Неси меня, гони, о шквал шальной!
Я все постиг,- занятье лучше всех:
Пьянеть и - в пекло головой!

Отныне я, клянусь, заброшу все,-
Досужий, трезвый разум в том числе,-
Теории, премудрости наук
И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
Меня уносит ураган хмельной!
Клянусь идти по ложному пути:
Пьянеть и - в пекло головой!

* * *
Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,-
Так возникают напевы - отклик на дальний зов.
Чампак средь чаши весенней,
полаш в пыланье цветенья
Подскажут мне звуки и краски,-
путь вдохновенья таков.
Всплеском мгновенным возникнет что-то,
Виденья в душе - без числа, без счета,
А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев.
Так сменяет минуту минута - чеканный звон бубенцов.

* * *
О, всеединство разума, духа и бренной плоти!
Тайна жизни, которая в вечном круговороте.

От века не прерывается, исполненная огня,
В небе игра волшебная звездных ночей и дня.
Вселенная воплощает тревоги свои в океанах,
В скалах крутых - суровость, нежность - в зорях
багряных.

Сплетенье существований, движущихся повсюду,
Каждый в себе ощущает, как волшебство и чудо.
Сквозь душу порой проносятся неведомых волн
колебания,
Каждый в себе вмещает вечное мироздание.

Ложе соединенья с владыкою и творцом,
Престол божества бессмертный ношу я в сердце моем.
О, красота беспредельная! О, царь земли и небес!
Я создан тобою, как самое чудесное из чудес.

* * *
Бессонны глаза мои в ожиданье,
но даже если я тебя не встречу,
все равно - сладко ждать.
Мое сердце в сумраке дождливом ждет
твоей любви; если оно лишено ее,
все равно - сладка надежда.
Они расходятся по разным тропам,
покидая меня; если я одинок,
все равно - сладко слышать
твои шаги.
Задумчивый лик земли, колеблющей
свои осенние туманы, будит желанье
в моем сердце; если тщетно,
все равно - сладко чувствовать
боль желанья.

* * *
Укрепи свою веру, сердце мое,
день еще воссияет.
Семя обета глубоко запало в почву,
оно взойдет.
Сон, как почка, растворит твое сердце
свету, и молчанье обретет
свой голос.
Близок день, когда твое бремя
станет твоим даром, и твои страданья
озарят тебе тропу.

* * *
Кто бодрствует, совсем одинокий, на этой
спящей земле, в воздухе, дремлющем
в гнездах умолкших птиц, в тайных
сердцевинах цветочных завязей?
кто бодрствует в пульсирующих звездах
ночных, в глубине боли моего
существа?

* * *
Я знаю - эта жизнь, утратившая зрелость
в любви, не совсем потеряна.
Я знаю - цветы, увядшие на рассвете,
и реки, затерянные в пустыне,
не совсем потеряны.
Я знаю - все, что медлит прийти в этой
жизни, обремененной медлительностью,
не совсем потеряно.
Я знаю - мои желанья, что еще не исполнены,
мои мелодии, что еще
не прозвучали, припадают к струнам
твоей лютни, и они
не совсем потеряны.

* * *
Из праха подними мою жизнь.
На правой ладони поднеси ее
к своим глазам.
Держи ее на свету, укрой ее от смертной
тени, храни ее в шкатулке
ночи вместе с твоими звездами,
а потом, поутру, пусть она отыщется
сама среди цветов,
которые раскрылись в преклоненье.

* * *
Не пойму, хорошо ли это?
Было небо, полное света,
Были звезды, зори, закаты,
Было солнце - теперь одна ты,
Светочей...
Хорошо ли это?
Столько счастья, любви таится
Лишь в одной тебе, нежнолицей.
У моих дверей, что ни день,
Розы новые расцветали,
Новой брезжила тень,
Увлекали земные дали
И не знало небо предела.
Все промчалось. Все улетело.
Без тебя ни тепла, ни света.
Не пойму, хорошо ли это?
При одном твоем приближенье
Не унять мне сердца биенье,
Так тобою душа полна,
Что ночами лежу без сна.
Песен жар и сердечный жар
Приношу тебе в дар.
Мне не надо мирской суеты,
Целый мир заменила ты!
Отдал все тебе, если ж мало,
И любить ты меня перестала,
И уйдешь, и меня покинешь,
Из груди моей сердце вынешь,
Опустеет земля - твой престол -
И погаснет последний свет,
Все сотрется, останется след, -
Черен он, точно смерти примета.
Не пойму, хорошо ли это?

* * *
На бесконечных дорогах мира,
Среди проявлений людской натуры,
Черты ее нужно искать упорно,
Черты ее нужно искать повсюду.
Без этого образ ее ежедневный
Был бы неполным, незавершенным.
Вот, у постели моей склонившись,
В образе новом она явилась,
Как человечности воплощенье.
Все прекрасное, что в природе,
В людях, в растениях и в животных,
Все ощущаю в ее движеньях,
В ее глазах замечаю бессонных

* * *
Не жду, что от тебя придет спасенье,
И помощи я от тебя не жду.
Не нужно даже слова утешенья, -
Дай силу мне, чтоб превозмочь беду.

Пусть буду я один, забытый всеми, -
Дай силы мне, чтоб сил не потерять...
Жестоко пусть меня обманет время, -
Дай силы мне, чтоб снова жизнь начать.

Нет, не прошу я у тебя защиты, -
Дай силы мне - часть сердца твоего.
Страдание мое не облегчи ты, -
Дай только силы - вынести его.

В дни счастья я в тебя лишь верю смело,
В дни горя - я не жалуюсь судьбе.
Когда же мир меня обманет целый, -
Позволь не разувериться в тебе

* * *
О, дай уйти мне, отпусти меня!
Куда? - Не знаю, только отпусти...
Туда, где расправляют крылья пчелы,
Где дышит все лесным благоуханьем,
Где в небе дальнем облака плывут,
И навевает грусть воды журчанье,
Где в час восхода сумрачной звезды
Уже не нужно задавать вопросов,
И ночью, беспросветной и дождливой,
Людей во мраке комнаты пустой
Воспоминанье странное не будит.
Там ум простому дереву подобен,
Баньяновому дереву немому,
Что на краю деревни притаилось.
Проходят мимо люди, отдыхают,
Под сенью дерева усевшись мирно
Иль прислонившись к старому стволу,
Играют на свирели и на флейте.
Носильщики здесь отдыхают в полдень,
Что паланкин несут невесты новой.
А ночью свет серебряной Луны
Здесь с тенями причудливыми смешан
И крик кукушки сонной раздается.
Приходят и уходят дни и ночи
Без связи с чем-нибудь определенным...
И каждая далекая звезда
Своих мечтаний лампу зажигает,
И лампы уплывают в бесконечность,
И звездам все равно, куда нестись.

* * *
Вращается в этой вселенной
Колесо непрерывной боли...
Беспрестанно крошатся звезды,
И потоки огненной пыли
Набирают страшную скорость
И несутся по мирозданью,
Облегая первичной тканью
Боль простого существованья.
И звенят инструменты мученья,
И открытые раны зияют.
Как ни слаб человек, ни тщедушен,
А выносит любые страданья!
У богов на пиру великом,
Опьяненных своим всесильем,
Он в руке своей слабой держит
Чашу огненного напитка
И потоками слез кровавых
Обливается постоянно.
С чем сравнить тебя - я не знаю,
Человек, приносящий жертву!
В мире огненном звезд и солнца
Нет подобных твоим страданий!
Бескорыстье твое и сила,
Твое каменное терпенье,
Безразличие к мраку смерти -
Гимном стали для многих сотен,
Что стремятся к пределу скорби,
На горящие угли ступая.
Есть ли где-нибудь в мире такое
Безымянное пламя света?
Есть ли столь священные воды,
Чтоб пробиться могли бесстрашно
Через скалы огня и мрака?
Есть ли где-то еще такие
Бесконечной любви запасы?

* * *
Ты катишь, о великая река,
Бесшумные невидимые воды.
Средь ровной бесконечности природы,
Не прекращаясь, мчишь через века.
Твое теченье, скрытое от взора,
Ударами могучего напора
Волнует дали твоего простора.
Весь в гневных тучах, плачет небосвод.
Свет резких вспышек, льющихся потоком,
Во мраке зарождается глубоком
И по орбитам к гибели идет,
Вращаясь вереницей неизменной,
Порядок солнц, и лун, и звезд вселенной,
Как пузыри поверх пучины пенной.
Жизнь навсегда отринута тобой.

Бредешь без цели - и твое движенье
Как будто слов лишившееся пенье.
Иль это беспрестанно отклик свой
Даль посылает, слышный все сильнее?
Ты оставляешь дом для встречи с нею.
И ожерелье у тебя на шее,
Чуть ты завидишь дали тайный знак,
Трепещет, звезд жемчужины роняя.
Седую гриву треплет буря злая
Средь пустоты, и накрывает мрак.

Как серьги, в небе молнии мерцают.
Края одежды над землей летают
И над травой дрожащей затихают
Иль в роще, задевая за листы.
И вновь кружатся, устремляясь вниз,
Жасмин, полаш, и бокул, и сирис -
Зимы, весны и осени цветы -
И остаются на твоем пути.
Лети, лети, лети вперед, лети,
Неистово, стремительно лети!
Все, что несешь ты, выпусти из рук.
Освободись от самой малой клади.
Не помни об оставленной отраде.
Тебя минуют горе и испуг.
Трать радостно, что скоплено смиренно.

Была полна - становишься мгновенно
Совсем пустою. Ты всегда священна.
Стопой земли касаешься, и грязь
Под нею черноту свою теряет,
И смерть в мгновенье ока исчезает,
В мгновенье ока жизнью становясь.
Когда же ты на миг какой-то малый
Внезапно остановишься устало,
Мир задрожит в тревоге небывалой,
Взметнувшись ввысь грядой огромных гор.
И все вокруг под непроглядной тьмою -
Под тварью коченеющей, немою -
Исчезнет, будто до небес забор
Встал пред идущим, ужасом объятым.
И тяжестью своей мельчайший атом,
Сокровища презрев, глумясь над златом,
Копьем греха, что боль в себе таит,
Готовым для смертельного удара,
Вонзится в сердце неба.
О апсара,
Прекрасен твой от взгляда скрытый вид!
Неутомимо пляшешь, танцовщица.
И танца твоего поток струится,
И жизни мира каждую частицу
Водою смерти очищает он
И небо раздвигает синевою.
Поэт, сегодня властвует тобою
Ножных браслетов жизни громкий звон;
И танца беспричинное движенье
Вливает в жилы буйное волненье,
Грудь наполняя звуками сраженья.
Никто не знает, что в груди твоей
Сегодня разошлись морские волны,
Леса дрожат, своим волненьем полны.
И те слова становятся ясней:
Я прихожу из века в век,
Тишайшая средь тихих рек.
Меня влечет мой вечный бег
От встречи с образом к разлуке
И от одной души к другой,
Когда редеет мрак ночной,
Ту малость, что держали руки,
В дар тотчас превращаю я,
И песня слышится моя.

О, посмотри: дрожит ладья
Среди шумящего теченья.
Оставь на берегу свой груз,
Освободись от прежних уз.
Несись в неистовом стремленье.
И у потока на груди
Во тьму бездонную сойди -
К сиянью света впереди.

* * *
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч - как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.

Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил - и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.

Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.

Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.

Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, -
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде,
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде - последняя беда.

* * *
ШЕКСПИР.

Когда твоя звезда зажглась над океаном,
Для Англии в тот день ты сыном стал желанным
Сокровищем своим она тебя сочла,
Дотронувшись рукой до твоего чела.
Недолго средь ветвей она тебя качала;
Недолго на тебе лежали покрывала
Тумана в гуще трав, сверкающих росой,
В садах, где, веселясь, плясал девичий рой.
Твой гимн уже звучал, но мирно рощи спали.
Потом едва-едва пошевелились дали:
В объятиях держал тебя твой небосвод,
А ты уже сиял с полуденных высот
И озарил весь мир собой, подобно чуду.
Прошли века с тех пор. Сегодня - как повсюду -
С индийских берегов, где пальм ряды растут,
Меж трепетных ветвей тебе хвалу поют.

* * *
Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь!
Путь, как лучи, озаряют призывы -
Грозные песни великого Шивы.
И по дороге уносится вдаль,
Словно напев заунывный, печаль,
Словно блуждающий в поисках света
Голос поющего песню аскета.

Странник, твой жребий по-прежнему строг:
Ноги ступают по пыли дорог,
С места срывает тебя ураган,
Крутит тебя средь неведомых стран.
Должен все время ты быть одинок,
Не для тебя - на окне огонек.
Не для тебя - слезы преданных глаз.
Буря повсюду. Бьет гибели час.

Ночь привечает раскатами грома,
Ласки шипов - на тропе незнакомой,
Иль незаметной змеи капюшон.
Брань ты услышишь, как праздничный звон.
Так ты шагаешь все дальше - счастливый
Благословеньем великого Шивы...

Все, что теряешь, - то дар лишь судьбе.
Если ты просишь бессмертья себе,
Знай, - что не счастье оно, не покой,
Даже не отдых обыденный твой.
В час, когда смерть к тебе грозно придет,
Всюду получишь ты славу, почет.
Нового года благие порывы -
Благословенье великого Шивы.
Странник, не бойся, не бойся: в ненастье
Ты под защитой богини несчастья.

Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь.
Ожесточенья пришли времена.
Пусть упадет над тобою стена,
Пусть опрокинется чаша вина.
Нового года не слышно движенье.
Руку его ты возьми на мгновенье,
В сердце - его ты почуешь биенье.
Странник, все время идущий вперед,
Старая ночь пусть скорее пройдет!

* * *
Рамананда сан высокий носит,
Молится, весь день постится строго,
Вечером тхакуру носит яства,
И тогда лишь пост его закончен,
И в душе его - тхакура милость.

Был когда-то в храме пышный праздник.
Прибыл сам раджа с своею рани,
Пандиты пришли из стран далеких,
Разных сект служители явились,
Разные их украшали знаки.
Вечером, закончив омовенье,
Рамананда дар поднес тхакуру.
Но не сходит божество к святому,
И в тот день он не вкушает пищи.

Так два вечера случалось в храме,
И совсем иссохло сердце гуру.
И сказал он, лбом земли коснувшись:
"Чем, тхакур, перед тобой я грешен?"
Тот сказал: "В раю мой дом единый
Или в тех, пред кем мой храм закрыли?
Вот на ком мое благословенье.
С той водой, которой я коснулся, -
В жилах их течет вода святая.
Униженье их меня задело,
Все, что ты принес сюда, - нечисто".

"Но ведь нужно сохранять обычай", -
Поглядел на бога Рамаианда.
Грозно очи божества сверкнули,
И сказал он: "В мир, что мною создан,
Во дворе, где все на свете - гости,
Хочешь ты теперь забор поставить
И мои владенья ограничить, -
Ну и дерзок!"
И воскликнул гуру: "Завтра утром
Стану я таким же, как другие".

И уже давно настала полночь,
Звезды в небе млели в созерцанье,
Вдруг проснулся гуру и услышал:
"Час настал, вставай, исполни клятву".
Приложив ладонь к ладони, гуру
Отвечал: "Еще ведь ночь повсюду,
Даль темна, в безмолвье дремлют птицы.
Я хочу еще дождаться утра".
Бог сказал: "За ночью ль идет утро?
Как душа проснулась и услышал
Слово божье ты - тогда и утро.
Поскорее свой обет исполни".

Рамананда вышел на дорогу,
В небесах над ним сияла Дхрува.
Город он прошел, прошел деревню,
У реки посередине поля
Тело мертвое чандал сжигает.
И чандала обнял Рамананда.
Тот испуганно сказал: "Не надо.
Господин, мое занятье низко,
Ты меня преступником не делай".
Гуру отвечал: "Я мертв душою
И поэтому тебя не видел,
И поэтому лишь ты мне нужен,
А иначе мертвых не хоронят".
И отправился опять в дорогу.
Щебетали утренние птицы.
В блеске утреннем звезда исчезла.
Гуру видит: мусульманин сидя
Ткани ткет и песнь поет чуть слышно.
Рамананда рядом опустился
И его за плечи нежно обнял.
Тот ему промолвил, потрясенный:
"Господин, я - веры мусульманской,
Я же ткач, мое занятье низко".
Гуру отвечал: "Тебя не знал я,
И душа моя была нагая,
И была она грязна от пыли.
Ты подай мне чистую одежду,
Я оденусь, и уйдет позор мой".

Тут ученики догнали гуру
И сказали: "Что вы натворили?"
Он в ответ им: "Отыскал я бога
В месте, где он мною был потерян".
На небо уже всходило солнце
И лицо святого озаряло.

Робидаш - метельщик, пыль метущий,
Одинок и на дороге шумной,
Оттого что все его обходят,
Чтоб не оскверниться.

Омовенье кончил Рамананда,
В храм он шествует дорогой этой,
И метельщик, ставши на колени,
Лбом своим коснулся жаркой пыли.
"Друг, кто ты?" - приветно молвил гуру.
И в ответ он слышит: "Прах я жалкий,
Ты же, гуру, облако на небе.
И поток любви твоей, пролившись,
Заставляет петь пыльцу немую
В лепестках цветочных".
Обнимает гуру Робидаша
И ему любовь свою дарует;
И в душе метельщика внезапно,
Словно в роще, веет ветер песни.

Властвовала Джхали над Читором.
Царственного слуха песнь коснулась -
Сразу все иное ей постыло.
При решенье дел ее домашних
Стала эта рани часто плакать.
И куда ее девалась гордость?
Вот как у метельщика простого
Рани выучилась вере в Вишну.
Но дворцовый жрец ей строго молвил:
"Как тебе не стыдно, махарани!
Робидаш рожден в нечистой касте,
Прах метет он по дорогам пыльным,
Ты ж ему, как гуру, поклонилась.
Никнет голова моя седая
Здесь, в твоем столь нечестивом царстве".

"О святой отец! - сказала рани. -
Тысячи узлов обыкновенья
День и ночь ты только вяжешь крепко, -
А как золото любви возникло,
Ты его и не заметил вовсе.
Пусть в пыли дорожной мой учитель -
Подобрал он золото во прахе,
Чистою любовью он гордится.
Ты суров, жесток и тверд как камень.
Мне же надо золота живого,
Пыли дар я радостно приемлю".

* * *
Недвижим был гуру Рамананда
В водах Ганги, обратясь к востоку.
Вот волны коснулся луч волшебный,
Ветер утра заплескал в потоке.
Гуру Рамананда прямо смотрит
На всходящее, как роза, солнце.
Про себя он говорит: "О боже,
Ты в душе моей не проявился!
Подыми свою завесу, боже!"
Солнце поднялось уже над рощей,
Забелел на быстрых лодках парус,
И по небу ярко-золотому
Цапли полетели над болотом.
Омовенье гуру не кончалось.
Ученик спросил: "Зачем так долго?
Час богослужения проходит".
Рамананда юноше ответил:
"Не настало очищенье, сын мой.
Воды Ганги - далеко от сердца".
И подумал ученик: "Что это?"

Луг горчичный залит ярким солнцем.
Свой товар цветочница проносит,
И молочница идет с кувшином.
Душу гуру что-то осенило;
И тотчас же вышел из воды он
И направился сквозь рощу джхау
И сквозь щебетанье шумных птиц.
Ученик спросил: "Куда идешь ты?
Там ведь нет жилища благородных".
"Омовенье я иду закончить".

За песчаной отмелью селенье.
В улочку селенья входит гуру.
Тень густа от листьев тамаринда,
А по веткам обезьяны скачут.
Там жилье сапожника Бхаджона.
Запах кожи издалека слышен.
И кружит по небу злобный коршун.
Кость грызет собака у дороги.
Молвил ученик: "Что это, боже?"
И, нахмурясь, за селом остался.

И сапожник поклонился гуру,
Осквернить боясь его касаньем.
Гуру поднял ласково Бхаджона
И к груди прижал его сердечно.
Тут Бхаджон смущенно всполошился:
"Что вы совершили, повелитель?
Вашей святости коснулась скверна".
Но ему ответил Рамананда:
"Шел я к Ганге, обойдя селенье,
Потому-то с Тем, кто очищает,
Мне сегодня не было слиянья.
А теперь в телах обоих наших
Очищающий поток пролился.
Днем не мог я поклониться богу
И сказал: "Во мне - твое сиянье".
Почему же то, что не случилось,
Вдруг произошло теперь так явно
У обоих нас в одно мгновенье?
В храм ходить уже не нужно больше".

* * *
Паломничество
1
Как долго длится ночь?
Ответа нет.
Во мгле веков слепое время кружит,
Неведом путь, дорога неизвестна.
И у подножья гор такая тьма,
Словно в глазницах мертвого ракшаса,
И груды облаков закрыли небо,
И чернота в пещерах и лощинах,
Как будто ночь разорвана на части.
На горизонте огненное буйство.
Быть может, это око злой планеты?
Иль голода предвечного язык?
Кругом предметы - словно бред тифозный,
Зарывшиеся в пыль остатки жизни:
То мощная разрушенная арка,
То мост забытый над рекой безводной,
Алтарь в змеиных норах, храм без бога
И лестница, что в пустоту ведет.
Вдруг в воздухе раздался грозный гул.
То ль рев воды, брега ущелья рвущей?
Иль мантра к Шиве, что шадхок бормочет,
В бездумной пляске бешено кружась?
Иль гибнет лес, охваченный пожаром?
И в этом реве тайный ручеек
Неясные сквозь шум проносит звуки;
И он - поток той лавы, что вулканом
Извергнута; в нем низкая молва,
И шепот зависти, и резкий смех.
А люди там - истории листки,
Снуют туда-сюда.
От факельного света и от тени
Татуировка ужаса на лицах.
Вдруг, беспричинным схвачен подозреньем,
Безумец бьет соседа своего;
И тут и там уже бушует ссора,
И женщина какая-то рыдает
И шепчет: "Наш несчастный сын погиб".
И, в сладострастье утонув, другая
Бормочет: "Все на этом свете - вздор".

2
Сидит недвижно на вершине горной
В безмолвье белом тот, кто предан богу.
Взгляд зоркий в небе ищет света луч.
Чернеют тучи, филины кричат,
Но он вещает: "Не пугайтесь, братья,
И помните, что человек велик".
А те - лишь силе изначальной верят
И праведность зовут самообманом.
И, получив удар, кричат: "Где брат наш?"
И слышится в ответ: "С тобою рядом".
Во тьме не видят. Спорят: "Эта речь -
Одно притворство, чтоб себя утешить.
И человек бороться будет вечно
За право обладать пустым виденьем
В усеянной колючками пустыне".

3
Светлеет небо.
Звезда рассвета на востоке блещет,
Земля вздохнула вздохом облегченья,
Листва лесов волнами заходила,
На ветках птицы сладостно запели.
И предводитель рек: "Настало время!"
Какое время?
Время выступать,
Движения, паломничества время.
И вот сидят и думают они.
Смысл слов его для них остался темен,
По-своему его постигнул каждый.
Коснулось утро глубины земной,
И корни бытия пришли в движенье.
Откуда-то донесся слабый голос,
И на ухо он людям стал шептать:
"Пришла пора пуститься в путь - к успеху!"
И это слово в горле у толпы
Движенье обрело в порыве мощном;
Мужчины к небу обратили взор,
Ладони у чела сложили жены,
Обрадовались, засмеялись дети.
Украсил луч сандаловым узором
Чело ведущего, и все вскричали:
"О брат наш, почитаем мы тебя!"

4
Паломники сходились отовсюду -
Чрез горы, море, по степям бескрайним;
Из той страны, где Нил, и той, где Ганга;
С Тибета - плоскогорья ледяного,
Из сдавленных стенами городов,
Путь прорубая сквозь леса густые.
Тот - на коне был, на слоне - другой,
Кто - в колеснице под роскошным стягом.
Жрецы читали разные молитвы,
Прошел раджа с вооруженной свитой
Под неумолчный гулкий гром литавр,
Монах буддийский в рубище явился,
Пришли, сияя золотом, вельможи,
И, оттолкнув учителя проворно,
Явился легким шагом ученик.
А женщин сколько - дев и матерей,
На блюдах их сандал, питье в кувшинах.
Блудницы там, их голоса крикливы,
Наряды поражают пестротой.
Идут, идут хромые и слепые
И те святоши, что святым торгуют
И бога на базаре продают.
Успех - вот их кумир! Их речь темна.
В великом имени запрятав алчность,
Оправдывают речь ценой огромной.
Грабеж бесстыдный, жадность тел нечистых
Заманивают мнимым раем всех.

5
Путь беспощадный камнями усеян.
Но предводитель шел, за ним другие.
Старик и мальчик; и сосущий землю,
И тот, кто за бесценок пашет землю.
Изранил кто-то ноги и устал;
Другой разгневан; кто-то весь в сомненьях
Считают каждый шаг. Когда ж конец?
Но предводитель только песнь поет.
Их брови хмуры, нет пути назад.
Движенье человеческого кома
И тень надежды их влекут вперед.
Спят мало и почти не отдыхают,
Друг друга обогнать они хотят,
Боится каждый оказаться лишним.
А день идет за днем.
Даль уступает место новой дали.
Неведомое тайным знаком манит.
И все суровей выраженья лиц.
И все грознее, все сильней упреки.

6
Настала ночь.
Постлали все циновки у баньяна.
Погас светильник от порыва ветра.
Густы потемки - непрогляден сон.
И вдруг один в толпе людей встает,
На вожака указывает пальцем
И говорит: "Ты, лжец, нас обманул!"
Упрек, из уст в уста перелетая,
Сгущался. Брань мужчин, проклятья жен
Гремели, а один из смельчаков
Ударил вожака с огромной силой
(Лицо его скрывалось в темноте).
И все они вставали, чтоб ударить.
К земле припала жизнь, утратив тело.
Оцепенела ночь - тиха, безмолвна.
Источник где-то близко рокотал,
И в воздухе жил нежный дух жасмина.

7
Наполнил души путников испуг.
Рыдают жены. Им кричат: "Молчите!"
Залаявшего пса огладил хлыст,
И смолкнул лай.
Ночь тянется, не хочет уходить,
И спор о преступленье все острее.
Кто говорит, кто плачет, кто орет.
Уже кинжал готов покинуть ножны,
Но в это время тьма небес ослабла.
Заря, светлея, разлилась по небу,
Паломники внезапно замолчали.
Как пальцем указательным, коснулся
Луч солнечный кровавого чела,
И во весь голос зарыдали жены,
Ладонями мужья закрыли лица.
И кто-то убежать хотел, но тщетно -
Цепь преступленья связывала с жертвой.
Слышны вопросы: "Кто нам путь укажет?"
И старец из страны восточной молвил:
"Тот и укажет путь, кого убили".
Все головы понуро опустились.
И старец снова рек: "Его отвергли,
В сомнении и гневе погубили,
Теперь его в любви мы возродим.
Он смертью возродился в нашей жизни.
Он - величайший, победивший смерть!"
Тогда все встали и запели хором:
"Хвала тебе, о победивший смерть!"

8
И юноши вдруг стали старших звать:
"Отправимся же в путь - к любви и силе!"
И много тысяч голосов вскричало:
"Мир этот завоюем и иной".
Уже не цель ведет их, а порыв.
Движенье общей воли смерть осилит.
Сомнений нет, пред ними ясный путь.
И нет уже усталости в ногах.
Душа убитого внутри их и вокруг:
Ведь он победу одержал над смертью,
Перешагнув уже границу жизни.
Идут полями, где посев окончен,
И вдоль хранилищ, где лежит зерно.
Идут по той земле неплодородной,
Где ждут их те, что худы, как скелеты.
Идут по многолюдным городам.
Идут они по местности пустынной,
Где прошлое в своей померкло славе.
Мимо домов - разрушенных, несчастных,
Что, кажется, глумятся над жильцами.
Влачится время жгучего бойшакха.
Под вечер вызывают звездочета:
"Не арка ли вон там надежды нашей?"
"Нет, то закат окрасил облака".
И юный голос раздается: "Братья,
Сквозь ночь должны мы пробиваться к свету!"
Они идут во тьме.
Дорога словно помогает им.
Пыль направляет их, ступней касаясь.
Безмолвно звезды говорят: "Идите!"
И слышен глас убитого: "Не медлить!"

9
В лесной листве, забрызганной росой,
Заря лучами первыми сверкнула.
И звездочет промолвил: "Мы пришли".
До горизонта с двух сторон дороги
Шевелятся колосья в мягком ветре -
Ответ земли небесному посланью.
Из горного села в село у речки
Поток людей струится, как обычно.
Гончарный круг вращается, гремя.
Несет дрова на рынок дровосек.
Пастух на поле выгоняет стадо.
К реке кувшины девушки приносят.
Но где оплот раджи? Где рудники?
Где книги мантр, в которых смерть и мука?
Ученый молвил: "В знаках нет ошибки,
Сюда вели и здесь остановились".
Так он сказал и голову склонил
И к роднику затем сошел с дороги.
Вода из родника течет, как свет,
Как утра песнь, в которой смех и слезы.
И хижина невдалеке, меж пальм,
Окружена недвижностью, стоит.
Поэт к порогу с берегов нездешних
Пришел и просит: "Мать, открой мне дверь!"

10
Луч солнца тронул запертую дверь.
И люди все почуяли в себе
Слова рожденья: "Мать, открой мне дверь!"
И дверь открылась.

Мать на траве сидит, в руках - младенец,
Словно в руках зари - звезда рассвета.
Коснулось солнце головы младенца.
Коснулся струн поэт и песнь запел:
"Да славится родившийся, бессмертный".
Все слышавшие стали на колени:
Раджа и нищий, праведник и грешник,
Глупец и мудрый. И провозгласили:
"Да славится родившийся, бессмертный!"

* * *
В неизменном нашем мирозданье
Мерно кружат жернова страданья,
Рассыпаются планеты, звезды.
И внезапно вспыхивают искры,
Мчатся вихрем в разные концы,
Чтоб покрылись пеленою пыли,
Поднятой ужасным разрушеньем,
Горести и боль существованья.
В кузне, где куют орудья пыток,
На горящем дворике сознанья,
Дротиков и копий слышен звон;
Хлещет кровь из раны человека.
И хоть слабо тело человека -
Он не гнется под громадой боли!
Созидание и смерть пируют;
Тянет человек к ковшу вселенной
Чашу с обжигающим напитком,
Опьяняет всех Творец - зачем
Тела глиняный сосуд наполнил
Бред кровавый, весь залив слезами?
Человек большую цену платит,
Так живя и чувствуя все это.
Разве можно что-нибудь сравнить
В медленном движенье тел небесных
С даром тем, что от людей приемлет
Жертвенник телесного страданья?
Вот богатство храбрости победной!
Вот оно - отважное терпенье!
Вот оно - бесстрашье перед смертью.
Видите - пустыней раскаленной
Толп людских поход непобедимый,
Достигающий границ страданий
Вечного паломничества ради,
Вечного в пути объединенья!
Вот родник любви в огне ущелья!
Вот запас бездонный милосердья!

* * *
Когда к выздоровленью наконец
Мне жизнь свое прислала приглашенье,
В тот незабвенный и недавний день
Она так щедро подарила мне
Способность мир по-новому узреть.
И золотом затопленное небо -
Как коврик созерцанья
Отшельника всевышнего.
И сокровенный изначальный миг,
Времен исток,
Открылся предо мной.
И я постигнул, что мое рожденье
Нанизано на нить рождений прежних
И словно солнца семицветный свет, -
Так зрелище в одном себе хранит
Поток других, невидимых творений.

* * *
Когда тебя во сне моем не вижу,
Мне чудится, что шепчет заклинанья
Земля, чтобы исчезнуть под ногами.
И за пустое небо уцепиться,
Поднявши руки, в ужасе хочу я.
В испуге просыпаюсь я и вижу,
Как шерсть прядешь ты, низко наклонившись,
Со мною рядом неподвижно сидя,
Собой являя весь покой творенья.

* * *
Та флейта, что молчала, вновь звучит,
И мнится - в лес весенний снова мчит
Весть о любимой вешний ветерок.
Я вспомнил песни давние опять
У Ганги*, где к цветку прильнул цветок, -
Улыбки снова стали расцветать.
Желанья прежние, развеяв сон,
Мне начинают сердце согревать.
И вновь взойти на лотосовый трон
Настал, мне думается, миру срок.
Вот нежный облик отсвет в темноте,
Вот голос, льющийся, как майский свег,
Вот нежный взгляд, но где же очи те,
Вот поцелуй, но губ любимых нет...

* * *
Таскали кирпичи и строили дома
У берега реки ее отец и мать,
И часто девочка сбегала к ним с холма,
Чтоб чашки иль кувшин водою наполнять.
С утра до вечера несется легкий звон.
То о кувшин запястья - тхон-тхон-тхон.
А вслед за нею братец маленький бежит,
Измазан глиною и наголо обрит.
Ручною птицею он бродит по пятам
Сестры. Всегда послушен он ее словам
Настойчивым и строгим. Глиняный кувшин
У ней на голове, а рядом с ней, как сын,
Братишка, - так она и мается с утра,
Сама ребенок - старшая сестра.

* * *
Переправа

Из двух деревень, разобщенных рекой,
Стремятся всегда к переправе одной
И те, кто покинул отеческий дом,
И те, кто вернувшись, спешит на паром.
А в мире, в борьбе исступленной тела,
Потоками вспенились, кровь залила.
Эпохи сжимаются, годы летят,
Развенчанных топчут, увенчанным льстят,
И в жажде познанья приникли уста
К той чаше, где в не?ктар отрава влита.
И здесь только тайное имя хранят,
В две стороны глядя, деревни стоят,
Одна переправа над ширью речной,
Тот из дому едет, тот рвется домой.

* * *
АФРИКА.

В далекий тот и самый смутный век,
Когда свидетель в творческой досаде
Опять крушил все то, что создал сам...
В тот день, когда от ярости его
Смятенная земля заколебалась,
Вмиг руки моря Красного тебя,
О Африка, от суши оторвали.
С материком восточным разлучив,
И поместили среди гор лесистых,
Туда, где еле-еле брезжит свет,
На произвол судьбы тебя оставив.
Там тайны важные копила ты:
Открыла воды, что подобны небу,
Природы неизведанные чары
В тебе рождали к тайному любовь.
Ты ужас побеждала громким смехом,
В чудовищные кутаясь одежды,
И увлекалась почитаньем духов
При грохоте священных барабанов.

* * *
О ты, погруженная в сумрак,
Ты, чей человеческий образ
Под черною тканью таится
От взоров людей недостойных!
Явились они с кандалами
Такими, как когти гиены;
То было насильников стадо,
И в думах их - мрак полуночный.
А их первобытная алчность
Бесстыдна и бесчеловечна.
И вот от беззвучного плача
На залитых кровью тропинках
Пыль стала кровавою грязью.
И комья той грязи презренной
Твои осквернили прощанья.
А в это же самое время
На том берегу океана
Плыл набожно звон колокольный,
И он милосердного бога
И утром и вечером славил.
Играли кудрявые дети
И в песнях поэтов звучали
Хвалы красоте...

* * *
Сейчас, когда западный ветер
Так резок, перед закатом
Когда из тайных убежищ
Выходят хищники, воя,
Явись в скудеющем свете,
Поэт эпохи грядущей.
Скажи потерявшему совесть
Одно только слово: "Опомнись!"
Среди голосов звериных
Это будет последним словом -
Внятным словом высокой мысли.

* * *
Чаша та полна страданий - о возьми ее скорей.
Сердце пусто и печально - пей ее, любимый, пей.
С чашей я всю ночь бродила, от себя гоня покой.
Ты с меня ночное бремя снимешь, друг мой дорогой!
В цвет надежды, в цвет желанный вновь окрасилась волна,
Ярко-алыми устами пей печаль мою до дна.
С ней вдохнешь ты ароматы наступающего дня
И сияньем глаз любимых щедро наградишь меня.

* * *
Когда сквозь сумрак предо мной, как сон, прошла она,
Еще над темною рекой свет не лила луна.
О неизвестная, тобой душа обожжена,
Прикосновеньем твоим, как песнею, полна.
Но ты ушла, исчезла ты, печальна и одна,
И в лунных радужных лучах сияет вышина.
Гирлянда у тропы твоя под месяцем бледна,
Как ожерелье мне она на память отдана.

* * *
У РАСКРЫТОГО ОКНА.

Окно открыто в комнате пустой,
И безмятежен полдень золотой.
Мне песня вдруг послышалась вдали,
Как тайный голос из глубин земли,
Таким блаженством эта песнь полна,
Что в синеву душа унесена.
Кому мне гимн восторженный сложить?
Кого за песню мне благодарить?
В молчанье сердце тянется к словам,
В которых все звучит на радость нам.
Утихла страсть - пожаром не горит.
"Я счастливо", - мне сердце говорит.

* * *
Поэт, поток твоих стихов разрушил лжи твердыню;
Прочней и выше, чем утес, она была доныне.

Им сметена, разнесена рутина вековая.
О, как свободно льется он, себе преград не зная.

Художник создал горный ключ с водою серебристой,
Он весь хрусталь, он весь кристалл, стремительный и чистый.

Из хрусталя себе воздвиг обитель славы гений,
Застыла в камне красота премудрых озарений.

Там в каждом слове блещет шик холодных Гималаев,
Там взлет мечты, вселенной гул и радость неземная.

И в каждом звуке гений твой по-новому проявлен,
Цветок Сарасвати святой, навеки ты прославлен.

Так сын Бессмертия - поэт не встретит увяданья,
Самой Сарасвати живет в его стихе звучанье.

* * *
ИЗ «ГИТАНДЖАЛИ».

1
Твоею Волей сотворен я беспредельным,
Тебе подобным: Беспредельность - Ты!
Я - Твой сосуд: то пуст, то жизнью полон,
Тобою полон, ибо жизнь есть Ты.
Играя на свирели тростниковой
долинам и холмам отчизны новой,
нигде-нигде не повторялся Ты.
Касанье рук Твоих бессмертие дарило,
вселялась в сердце радостная сила,
неизреченное вставало Слово - Ты!
Дары Твои несметные нисходят
и всюду руки детские находят:
неистощим и неизбывен Ты.
Жива у детства на Тебя надежда.
И место есть Тебе в ладонях детства:
с новорожденным в мир приходишь Ты.

2
Песня моя сбросила листья прикрас,
не ранит мне глаз пестрым убором.
Нас разлучили бы, встав между нами,
бряцаньем своим ее побрякушки -
вздохи и шепоты наши они б заглушили.
Во мне от стыда перед взором Твоим
умирает гордыня поэта. О, Властитель-поэт,
в почитании у ног твоих распростертый
молю: помоги сделать жизнь мою
прямой и простой, как тростник,
претворенный Тобою в свирель,
чтобы музыкой света наполнить.

3
Дитя, как князь, облечено.
И ожерелья, и браслеты,
увы, его стесняют леты,
и от игры отрешено,
не знает радости оно.
Дитя боится запылиться,
измять рукавчики боится,
стоит - отторгнуто от мира -
и на игру взирает сиро.
О Мать, здоровый прах земли
не принесет вреда дитяти,
оковы щеголя некстати
его с тропы земной свели.
Ему на то даны права
вкушать сей жизни торжества.

* * *
ЖИЗНЬ

В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

* * *
КАРМА

Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул - дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался.
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду.
Готова ли еда моя, не знаю.
А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо.
Пускай придет - я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, привествуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме".
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом".
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.

* * *
ТРУБА

Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает - пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли пустой
Бесстрашия труба.

Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце - изнемог.
И думал, что настанет срок,
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я...
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.

Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту,
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну...
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.

Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!

И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди - как в месяце срабон -
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит -
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.

Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?".
*
Сетует милость: "Напрасны благие деянья".
А доброта говорит: "Я не жду воздаянья".
*
Достойный спокойно идет с недостойным бок о бок,
А средний бредет стороною, запуган и робок.
*
"Кто, смелый, сумеет продолжить мое начинанье?" -
Воскликнуло солнце, скрываясь в вечернем тумане.
Безмолствовал мир. Лишь дрожанием тусклого света
Ответила плошка: "Владыка! Я сделаю это".
*
"О, как я прозрачна! - вода зажурчала в стакане. -
Ты, темное море, со мной не сравнишься в сверканье.
Речь маленькой истины для пониманья легка.
В великом безмолвии истина, что велика.
*
"Мы с пламенем братья", - похвастался дым от костра.

Сказал светлячок, утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе, хоть с ним и не связан родством".
*




*

О счастье и горе, рожденьи и смерти

Но вы понимаете суть их превратно."
*
С началом запальчиво спорил конец.
"Я всякому делу, - кричал он, - венец!"
"Да, верно, - начало ему отвечало, -
Однако я все начинаю с начала."
*
Нет, ты не пустота, о смерть! Иначе
Погиб бы мир в стенаниях и плаче.
Исполнена великой доброты,
Баюкаешь весь мир в объятьях ты.
*
Даже в смерти божий мир обретает обновленье,
Даже продолжая жить, гибнет дьявола творенье!
*
Чем выше ложное и бренное мы ценим,
Тем больше смерть для нас становиться мученьем.
*
Хотя все двери ты запрешь, - уйдет
То, что уйти должно,
Но только бедствиями свой уход
Сопроводит оно.
*
Чем безутешней жизни внешней утраты, боль обид,
Тем ярче внутренний светильник пускай в душе горит.
*
Не тем себя сиянье возвеличило,
Что светит в беспредельной высоте,
А тем, что добровольно ограничило
Себя россинкой на листе.
*
Различья будешь признавать, -
найдешь единство на земле,
Различья будешь истреблять, -
в огромном вырастут числе.
*
Подвластно дело человеку, - известно мудрецам.
Но человек, подвластный делу, - да это просто стыд и срам!
*
Бессмертье - истина, исполненная света,
И постоянно смерть доказывает это.
*
Чтоб в настоящем свете
увидеть зло возросшее.
глядите в лучшем свете -
увидите хорошее.
*
Ты не справился даже с тем,
что досталось само сабой.
Как ты справишься, получив
все, желаемое тобой?
*
Всевышний уважал меня,
покуда бунтовать я мог,
Когда ж я пал к его ногам,
он мною пренебрег.
*
Корень думает: "Я умен,
как глупа ветка с листьями,
перегной - это хорошо,
а лучи - это бессмысленно".

* * *
Верхушка говорила с похвальбою:
"Моя обитель - небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья".
Но корень возмутился: "Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?"

* * *
В расщелине стены, среди ночной прохлады,
Расцвел цветок. Ничьи не радовал он взгляды.
Его, безродного, убожеством корят,
А солнце говорит: "Как поживаешь, брат?"

* * *
Хвалился зрением великолепным глаз,
Но горько зарыдал - как только свет погас.
И свету молвил он, забыв о похвальбе:
"Тебя я вижу лишь благодаря тебе".

* * *
Откликается эхо на все, что услышит кругом:
Оказаться оно не желает ничьим должником.

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь.
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?"

* * *
"О, подлая земля!" - бранился червь в досаде.
Поэт разгневался: "Молчи ты, бога ради!
Пока земля тебя кормить не перестала,
Ругать ее тебе - ничтожный - не пристало!"

* * *
"Кто ты, не раскрывающая рта?" -
Негромко вопрошает доброта.
И отвечает взор, чью лучезарность
Не помрачить слезам: "Я благодарность".

* * *
Сетует милость: "Напрасны благие деяния".
А доброта говорит: "Я не жду воздаяния".

* * *
"Не буду вытаскивать грязь", -
Рыбацкая сеть зареклась.
Но молвил хозяин сурово:
"Тогда не получишь улова".

* * *
Стрела ликовала: "Вольна я, как птица.
А лук - мой хозяин - в неволе томится".
Но лук усмехнулся: "Запомни, стрела:
Ты волю в неволе моей обрела".

* * *
Слово промолвило грустно: "О дело!
Совестно мне, что я так пустотело".
Дело сказало: "Ну нет, без сомненья,
Рядом со мною ты полно значенья".

* * *
"Мы с пламенем братья", -
похвастался дым от костра.
Зола похвалилась: "Ему я родная сестра".
Сказал светлячок,
утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе,
хоть с ним и не связан родством".

* * *
Сон говорит: "О реальность!
Я волен, ничем не стеснен".
"Вот почему, - отвечает
реальность, - ты ложен, о сон".
Сон говорит: "О реальность!
Ты связана множеством пут",
"Вот почему, - отвечает реальность,
- меня так зовут".

* * *
"О плод! О плод! - кричит цветок.
Скажи, где ты живешь, дружок?"
"Ну что ж, - смеется плод, - смотри:
Я у тебя живу внутри".

* * *
"Не ты ли, - спросил я однажды судьбину, -
Толкаешь меня так безжалостно в спину?"
Она прохрипела с усмешкою злою:
"Тебя погоняет твое же былое".

* * *
Вселенная так рассуждала: "Поверьте,
О счастье и горе, рожденье и смерти
Всегда я толкую правдиво, понятно,
Но вы понимаете суть их превратно".

* * *
ДВЕ ПТИЦЫ.

Пленница в клетке жила золоченой,
Вольная птица в глуши лесной,
Не знали друг друга, судьбой разлученные,
И вот повстречались они весной.
"Умчимся, - лесная птица вскричала, -
Будем вдвоем в небесах кружить!"
"Останься, - ей пленница отвечала, -
Будем вдвоем в этой клетке жить!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Я в клетке и дня прожить не могу!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А я в небесах кружить не могу!"

Тысячи песен чудесных знала
Та, что в лесах провела весну,
Песней заученной отвечала
Та, что с рожденья жила в плену.
"Спой, - попросила лесная птица, -
Как на зеленой ветке поют!".
"Спой, - возразила ручная птица, -
Как в золоченой клетке поют!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Чужих я песен не признаю!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А как я лесную песню спою?"

"Смотри, как небо лучисто, ясно,
Зарей залито со всех сторон!"
"А в клетке так чисто и безопасно,
Она закрыта со всех сторон!"
"Мы будем резвиться в небе огромном,
Мы в облака улетим вдвоем!"
"Останься! Здесь, в уголке укромном,
Мы счастье безоблачное найдем!"

Лесная птица сказала: "Нет!
В клетке нельзя ни летать, ни петь!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А можно ль на облаках сидеть?"

Родными друг другу они казались,
Лишь прутьями клетки разделены.
Клювами нежно они касались,
Сердцем к сердцу устремлены,
Горестно крыльями трепетали,
Но не могли друг друга обнять,
Жалобно звали и щебетали,
Но не могли друг друга понять...

Лесная птица сказала: "Нет!
Страшно в неволе остаться мне!"
Ответила пленница ей: "Увы!
Нет сил у меня летать в вышине!.."

* * *
…Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон -
Это любовь моя...

музыка: Алексей Рыбников
слова: Рабиндpанат Тагоp
исполнитель: Ирина Отиева

Рабиндранат Тагор — выдающийся индийский писатель, поэт, общественный деятель, художник, композитор, первый из азиатов лауреат Нобелевской премии по литературе — родился в Калькутте 7 мая 1861 г. Он был в семье, очень известной и зажиточной, 14-ым ребенком. Будучи потомственными землевладельцами, Тагоры сделали свой дом открытым для многих известных общественных деятелей и людей культуры. Мать Рабиндраната скончалась, когда тому было 14 лет, и это событие оставило в сердце подростка громадный след.

Он начал писать стихи, будучи 8-летнем мальчиком. Получив хорошее домашнее образование, был учащимся частных школ, в частности калькуттской Восточной семинарии, Бенгальской академии. В течение нескольких месяцев 1873 г., находясь в путешествии по северу страны, юный Тагор был чрезвычайно впечатлен красотами этих краев, а, познакомившись с культурным наследием, был поражен его богатством.

1878 г. стал для него дебютным на литературном поприще: 17-летний Тагор публикует эпическую поэму «История поэта». В этом же году он отправляется в столицу Англии, чтобы в Университетском колледже Лондона обучаться юриспруденции, однако, проучившись ровно год, возвращается в Индию, в Калькутту, и, следуя примеру братьев, начинает заниматься писательской деятельностью. В 1883 г. он женится и публикует первые стихотворные сборники: в 1882 г. — «Вечерняя песня», в 1883 г. — «Утренние песни».

Следуя просьбе отца, Рабиндранат Тагор в 1899 г. берет на себя роль управляющего одного из родовых поместий в восточной Бенгалии. Деревенские пейзажи, нравы сельских жителей являются главным объектом поэтических описаний 1893-1900 гг. Это время считается расцветом его поэтического творчества. Сборники «Золотая ладья» (1894) и «Мгновение»(1900) имели большой успех.

В 1901 г. состоялся переезд Тагора в Шантиникетан неподалеку от Калькутты. Там он и еще пятеро учителей открыли школу, для создания которой поэт продал авторское право на свои сочинения, а его жена — некоторые драгоценности. В это время из-под его пера выходят и стихи, и сочинения других жанров, в том числе статьи на тему педагогики и учебники, работы по истории страны.

Следующие несколько лет в биографии Тагора были ознаменованы целым рядом печальных событий. В 1902 г. умирает жена, в следующем году туберкулез уносит жизнь одной из его дочерей, а в 1907 г. младший сын поэта погибает от холеры. Вместе со старшим сыном, который отправлялся на учебу в Иллинойский университет (США), уезжает и Тагор. Остановившись по дороге в Лондоне, он знакомит со своими стихами, переведенными им же на английский, литератора Уильяма Ротенстайна, с которым они были знакомы. В том же году английский писатель помог ему опубликовать «Жертвенные песни» — это делает Тагора известной личностью в Англии и США, а также в других странах. В 1913 г. Тагор получил за них Нобелевскую премию, потратив ее на нужды своей школы, которая после окончания Первой Мировой войны превратилась в бесплатный университет.

В 1915 г. Тагор был награжден рыцарским званием, но после того, как британские войска спустя четыре года расстреляли демонстрацию в Амритсаре, отказался от регалий. Начиная с 1912 г. Тагор предпринял много путешествий по США, Европе, Ближнему Востоку, Южной Америке. Для стран Запада Тагор в большей степени являлся известным поэтом, однако на его счету большое количество сочинений и других жанров, которые в общей сложности составили 15 томов: пьесы, эссе и др.

На протяжении четырех последних лет жизни литератор страдал от ряда заболеваний. В 1937 г. Тагор, потеряв сознание, какое-то время находился в коме. Под занавес 1940 г. болезнь обострилась и в конечном итоге 7 августа 1941 г. унесла его жизнь. Рабиндранат Тагор пользовался у себя на родине огромной популярностью. Четыре университета страны удостоили его почетной степени, он являлся почетным доктором Оксфордского университета. Современные гимны Индии и Бангладеш написаны на стихи Тагора.

У Рабиндраната Тагора нет стихотворения под названием «Последняя поэма», в песне использованы фрагменты стихотворения из романа «Последняя поэма».
В романе речь идет о двух возлюбленных — юноше Омито и девушке Лабонно, которые в конце повествования понимают, что земная любовь между ними невозможна, однако при этом уверены, что незримая связь между их сердцами не исчезнет никогда. Омито решает жениться на девушке по имени Кетоки, он любит её не так, как Лабонно: «То, что привязывает меня к Кетоки, - любовь. Но эта любовь - как вода в сосуде, которую я пью каждый день. Любовь к Лабонно - это озеро, которое нельзя вместить в сосуд, но в котором омывается моя душа».
Идею небесной любви Омито выражает в стихотворении, которое он посылает Лабонно:

Ты, уходя, со мной осталась навсегда,
Лишь под конец мне до конца открылась,
В незримом мире сердца ты укрылась,
И я коснулся вечности, когда,
Заполнив пустоту во мне, ты скрылась.
Был темен храм души моей, но вдруг
В нем яркая лампада засветилась,-
Прощальный дар твоих любимых рук,-
И мне любовь небесная открылась
В священном пламени страданий и разлук.

Вскоре Омито получает ответ на свое письмо. Лабонно пишет, что через полгода выходит замуж за другого, также в письме есть стихотворение, где Лабонно по-своему выражает идею невозможности земной любви между ней и Омито, но при этом её стихотворение, как и стихотворение Омито, дышит верой в небесную любовь.
Фрагменты прощального стихотворения Лобанно и послужили основой текста песни «Последняя поэма».

Полный текст стихотворения :

… Слышишь ли шорох летящего времени?
Вечно его колесница в пути…
Сердца удары нам слышатся в небе,
Звезды во тьме колесницей раздавлены, -
Как не рыдать им у тьмы на груди?..

Друг мой!
Время мне бросило жребий,
В сети свои захватило меня,
Мчит в колеснице опасной дорогой,
Слишком от мест, где ты бродишь, далекой,
Там, где уже не увидишь меня,
Там, где неведомо, что впереди…
Кажется мне: колесницей захвачена,
Смерть уже тысячу раз победив,
Вот я сегодня взошла на вершину,
В блеске зари обагренно-прозрачную… -
Как не забыть свое имя в пути?

Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край…
Если увидеть пытаешься издали, -
Не разглядишь меня…

Друг мой,
Прощай!
Знаю — когда-нибудь в полном спокойствии,
В позднем покое когда-нибудь, может быть,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня!
Цветом бакуля опавшим и плачущим
Небо тебя опечалит нечаянно, -
Ты погляди, не осталось ли что-нибудь
После меня?…
В полночь забвенья
На поздней окраине
Жизни твоей
Погляди без отчаянья, -
Вспыхнет ли?
Примет ли облик безвестного сонного образа,
будто случайного?…

…Это не сон!
Это — вся правда моя, это — истина,
Смерть побеждающий вечный закон.
Это — любовь моя!
Это сокровище -
Дар неизменный тебе, что давно еще
Был принесен…
В древний поток изменений заброшена,
Я уплываю, — и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели…
Друг мой, прощай!

Ты ничего не утратил, по-моему…
Вправе и пеплом и прахом играть -
Создал бессмертной возлюбленной образ, -
Блеск и сиянье бессмертной возлюбленной
вызвать из сумрака можешь опять!

Друг!
Это будет вечерней игрою,
Не помешает меня вспоминать…
Жадным движеньем обижен не будет
Трепет левкоев на жертвенном блюде.
Ты обо мне не печалься напрасно -
Дело достойное есть у меня,
Есть у меня мир пространства и времени…
Разве избранник мой беден? О нет!
Всю пустоту я заполню опасную, -
Верь, что всегда выполнять я намерена
Этот обет.
Если же кто-нибудь, озабоченный,
Ждать меня будет с тайной тревогою, -
Счастлива буду — вот мой ответ!

Из половины светлой месяца в темную
половину вынеся
Благоухающий сноп тубероз, -
Кто — пронеся их дорогою долгою,
В ночь теневой половины месяца
Жертвенный мог бы украсить поднос?

Кто и меня увидал бы в радости
Безграничного всепрощения?..
Соединятся злое и доброе, -
Им на служенье себя отдам!

Вечное право я получила,
Друг мой, на то, что сама отдала тебе…
Ты принимаешь мой дар по частям.

ИнфоГлаз.рф Ссылка на статью, с которой сделана эта копия -

[Робиндранатх Тхакур (=Рабиндранат Тагор) "Жертвенные песнопения" ("Жертвопесни")

Нобелевская премия по литературе (1913) за авторскую английскую версию.
Cостав и нумерация соотв. переводу с англ. Н.Н.Пушешникова (изд. под ред. И.А.Бунина - М.,1914 или Соч. в 8 томах, т. 7, М.,1957)

"...Мы назвали поэтов поэтами и риши. Мы называем их риши, говоря о тех, в чьей поэзии высказывается истина, в чьей поэзии присутствует опыт постижения Бога. Того, кто пропитал свою поэзию религией, мы назвали риши. Например, Рабиндранат Тагор - его следует назвать риши, а не поэтом. И его Гитанджали обладает той же ценностью, что и Упанишады. Он риши. И то, что он сказал, обладает не только метрикой, ритмом, грамматикой и знанием построения языка. То, что он сказал, несёт в себе истину, опыт. Из этого течёт нектар. Но нектар этот принадлежит не ему, это нектар, который течёт свыше.

Он просто выступает в роли медиума. Представьте себе, что вы прикладываете флейту к устам какого-то человека, и он играет. У вас может возникнуть иллюзия, что это ваша мелодия, и тогда вы будете поэтом. Но если флейта будет знать о том, что эта мелодия принадлежит кому-то, тому, чьих уст касается флейта, этот человек будет риши. Рабиндранат постоянно осознаёт, что всё, что он поёт, касается его губ, но песня принадлежит кому-то другому. И это единственное средство, просто инструмент."

Ошо. Умри, йог, умри. Гл. 10]

Кто заковал тебя, узник?
- Стремясь превзойти всех богатством,
я затаил у себя всю казну господина.
Утром, проснувшись на ложе его, обнаружил,
что я в тюрьме у сокровищ...
- Кто выковал цепь?
- Сам сковал я в заботах.
Думал, что мощью весь мир покорю, став свободным,
денно и нощно упорно работал над цепью,
звенья в огне раскаляя и молотом плюща,
но когда звенья сковал,
вышла цепь, что меня самого и сдавила.

Воля Твоя, и Ты создал меня бесконечным.
Бренную форму извечно опустошая,
вновь наполняешь ее новою жизнью
и как свирель тростника по холмам и долинам
носишь с собою, играя мелодии вечно,
прикосновением рук Твоих полнится сердце
радостью, радость рождая безмолвно.
Дар твой несметный нисходит на руки людей,
вечность проходит, но Ты его все изливаешь,
значит, делам человека все есть еще место...

Когда велишь мне петь - и я пою,
и сердце мое гордость наполняет,
гляжу лицо Твое, и выступают слёзы.
Преобразуется вся горестная жизнь
в гармонию - и как морская птица
развертывает крылья дух мой.
Знаю, что песнь моя Тебе угодна,
что пред Тобой могу предстать лишь с песнью.
Твоей стопы касаюсь краем
крыла раскинутого этой песни,
которой я достигнуть не дерзнул бы,
и, опьяненный радостью от пенья,
Господь, Тебя зову я другом, забываясь...

Не знаю, как поёшь Ты, мой наставник!
Внимаю я в безмолвном изумленьи.
Свет Твоей песни озаряет мир.
По небесам дыханье песни льется,
поток священный разрушает все
преграды и вперед стремится. Сердце
стремится слиться с этой песнью,
только голос... Жажду словА, но никакое слово
в песнь не ложится... Как опутал Ты
сетями бесконечными, Наставник,
твоею песни сердце у меня...

Жизнь моей жизни, буду ж сохранять
я тело в чистоте, смиренно зная:
живительно Твое прикосновенье
на моем теле. От неправоты
хранить я буду помыслы, поняв,
что Ты - та правда, свет которой вечно
зажжен во мне.
Стараюсь зло из сердца изгонять,
одну любовь держа в нем, понимая,
где Твой чертог, и чувствуя Тебя...

Дозволь же сесть к Тебе, свой труд окончу после.
Когда Тебя не вижу, мое сердце
ни отдыха не знает ни покоя,
и мукой труд в безбрежном море мук.
Но лето принесло в окно мое
все шорохи и вздохи с гулом пчел
в цветущих рощах. Час настал припасть
лицом к Тебе и жизни петь хвалы,
в молчании себя досуг храня.

Желания обильны, скорбен крик мой,
но был Твоим отказом я спасаем;
и, мощной милостию обнимаем,
со дня ко дню достойней становлюсь
простых, великих и непрошенных даров,
что мне даешь Ты - небеса и тело, жизнь и разум,
от искушения желаний черезмерных
меня храня.

В часы, когда томлюсь безсильно,
в часы, когда я, озарён, спешу вновь к цели,
Ты вновь бежишь меня. День ото дня
Ты так меня готовишь к принятию Себя -
отказом ежечасным и ограждением от слабостей желаний.

Сорви цветок, возьми его, не медля.
Боюсь, завянет он и станет прахом.
Пусть места нет ему в твоем венке, но
уж удостой его прикосновенья
мучительного и сорви его! Боюсь,
я дня кончины не замечу,
и время жервоприношения пройдет.
Путь он неярок, слабый аромат,
но ты сорви его, пока еще не поздно
и возложи уж вместе со другими.

Песня моя, сбросив с себя украшения, ими не блещет.
Камни и роскошь союз наш расторгли б; и стали б
между Тобою и мной; их бряцание шепот бы Твой заглушило...

При Твоем виде во мне умирает тщеславье поэта.
Я простираюсь у ног Твоих, дай же мне сделать
просто прямой мою жизнь, как свирель тростника,
чтобы Ты музыкой трубку прямую наполнил.

Ребенка в княжеских одеждах и драгоценных ожерельях
игра не радует - одежды ему парчовые мешают.
Боясь порвать или запачкать, он сторонИтся уже мира
и аж боится шевельнуться.
Мать, злата узы не во благо, коль отторгают человека
от праха здравого земного, коли его лишают права
жить в естестве реальной жизни.

Глупец, на плечах ты несешь ведь себя,
подаяния просишь - у собственной двери.
Бремя свое возложи в руки тому,
кто поднять его в силах, кому иго - благом.
Ты, возжелая, лишь гасишь светильника пламя, касаясь дыханьем.
Но нечестиво оно, и из рук нечествых даров не приемлют.

Вижу подножие. Стопы Твои - посреди бедняков, что без доли.
Я, преклоняясь Тебе, не могу до глубин дотянуться,
тех, где покоятся стопы Твои средь униженных, бедных.
Гордость туда не проникнет - Ты ходишь в смиренных одеждах
средь самых бедных, униженных, сирых.
Сердце мое не находит дороги в тот край, где Ты с ними.

На праздник мира зван был, жизнь была благословенна.
И очи видели и уши слышали. И доля
была - играть на лире. Сделал все, что мог.
И не настал ли час мой, не могу ль
войти увидеть лик Твой, принести
Тебе безмолвно поклонение свое?

Не пой же гимны, четок не перебирай!
Кого ты славишь в темном углу храма
да за закрытой дверью? Лишь открой глава,
увидишь - Бог не пред тобой.
Он с пахарем на слежанной дернине,
и камень тешет Он с каменотесом.
Он с ними и под зноем и под ливнем,
в одеждах пыльных. Свой священный плащ
оставь и так как он иди в пыли на землю.
Свобода? Где найти освобожденье?
Но сам Господь творенья узы принял,
навеки связан с ними. Так очнись
от созерцания, цветы и фимиам,
оставь, что за беда, коль рубищем твои
одежды станут! С Ним пребудь, трудясь!

Странствовал долго, и долог был путь.
В колеснице рассвета путь устремил по пустыням миров,
на планетах и звездах следы оставляя.
Путь этот самый далекий, к себе ж самому и ближайший,
самый запутанный, но он ведет к простым песням.
В каждую встречную дверь постучав, помышляя
об обретеньи своей, должен путник
странствовать среди миров,
чтоб в конце к алтарю прикоснуться.

Взор мой блуждал безпредельно,
глаза я закрыл и сказал тихо: "Здесь Ты!"
Вопль и вопрос этот "Где же?" разлит слез реками,
но мир затопляют те воды верой "Я есмь!".

Я пришел к Тебе с песней, но так и не спел.
Я всего лишь настраивал струны.
Лад был неверен, слова не ложились как надо,
лишь сердце рвалось от желанья.
И не раскрылся цветок,
только ветер со вздохом проносится мимо.
Лик Твой я не увидел и голоса не уловил,
только тихие слышал шаги по дороге пред домом.
Был долгий день, обустравал место Ему, но светильник
не оказался зажжен - не могу принять в доме.
Только надеждой живу этой встречи.

Только для песен Тебе существую я,
угол снимая в чертогах.
Мне нет занятия в мире Твоем,
жизнь бесполезна в разливах бесцельных напевов.
Если пробьет час полночной
безмолвной молитвы Тебе в темном храме,
то повели мне, Владыка,
предстать пред тобой с песнопеньем!
В утреннем воздухе арфа когда зазвучит золотая,
то осенИ же предстать пред Тобою.

Жду позволенья предаться, вконец, в Его руки.
Вот почему я виновен в моих упущеньях.
Если приходят с законами, чтоб повязать меня крепко,
я их бегу, ибо жду изволенья,
чтобы предать мне себя в Его руки.
Люди меня осуждают, зовя безучастным;
все они правы в своих осужденьях.
День на базаре окончен, свободен работник.
Звавшие тщетно меня удалились во гневе.
Я же лишь жду позволенья предаться, вконец, в Его руки.

Лотос зацвел, но я мыслями был далеко, не заметил,
лишь просыпался из дремы,
чувствуя сладости след при ночном южном ветре.

Сердце щемило тоскою и чудилось лето,
что своего завершения сладостно ищет.
Я и не знал, как оно было близко,
что всё во мне уже есть; совершенная сладость
благоухает безмерно в сердечных глубинах.

В глубоком сумраке дождливого июля
незримыми шагами ходишь ты,
безмовно избегая стражи ночи.
Глаза закрыло утро, безучастно
к настойчивости ветра, и покров
окутал небо. Песни птиц
затихли по лесам, в домах закрыты двери.
Ты - путник одинокий на дороге.
Друг мой единственный, возлюбленный, врата
открыты дома моего, так не минуй их точно сновиденье.

Коль Ты безмолвствуешь, наполню своё сердце
молчанием Твоим, ему отдамся,
и сохранять я буду тишину
подобно зведной ночи, не смыкая
очей, но преклонясь смиренно.
Но утро неминуемо и мрак
исчезнет, голос Твой польётся
с небес потоками из золотого света,
и снова зазвучат Твои слова
из каждого гнезда всех моих птиц,
мелодии Твои взойдут цветами
под сводом кущ моих в лесах моих.

Мне надо в лодку. Ожидаю, часы томительны мои на берегу!
Весна сокрылась, увядающие цветы ненужные зачем-то берегу
под шум осенних волн; тенистую тропу, порхая, листья златом обряжают.
Пусто вокруг! Но в эту пустоту - ты чуешь - песни отзвуки, дрожа,
ложатся с того берега речного..

Сомкнулись тучи, и темнеет день.
Любовь моя, зачем ты заставляешь
за дверью одиноко тебя ждать?
В трудах полдневных я в толпе,
но в этот сиротливый темный час
лишь на тебя я тихо уповаю.
И если не откроешь мне лица,
меня покинешь, я совсем не знаю,
как проведу муссона долгие часы.
Смотрю на дальний мрак небес
и, плача, сердце стонет,
блуждая вместе с беспокойным ветром.

Средь этой бурной ночи ты, мой друг,
на путь любви ступил!
В отчаянии стонут небеса.
Не спится мне, и то и дело отворяю дверь,
смотря во мрак. Не видно ничего,
где же твой путь далёкий пролегает?
По мрачным берегам черной реки,
опушкой дальнею нахмуренного леса
спешишь ли, друг, ко мне
в неверном мраке ночи?

Когда день гаснет, птицы не поют,
усталый ветер стих, покрой меня
же темным покрывалом,
как землю покрываешь тканью сна
и нежно закрываешь лепестки
у лотоса в вечерний час. Избавь же
от нищеты грядущей и позора
ты путника с пустой его сумой
задолго до конца его пути,
чье рубище в пыли, иссякли силы
и обнови под сенью кроткой ночи
подобно обновлению цветка.

Добавь же света, и зажги его
горящим пламенем горячего желанья!
Мерцающий светильник - жребий, сердце, твой;
и смерть была б уделом много лучшим!
Беда стучится в дверь твою, вещая,
что бодрствует твой Господин, зовя тебя
на жаркое свиданье сквозь мрак ночи.
Все небо в тучах, ливень беспрерывно льёт.
Не знаю, чем взволнован, что со мною.
И молнии мгновенное блистанье
сгущает мрак лишь больше. Мое сердце
идет наощупь по тропе туда,
куда зовет его ночной оркестр.
Добавь же свет, зажги его горящим
ты пламенем горячего желанья!
Грохочет гром, бушует ветер, ночь углем черна.
Не дай своим часам идти во мраке,
и жизнью разожги светоч любви!

Любим я ими, в этом мире
они меня стремятся удержать
в своих руках. Твоя любовь сильнее,
и мне мою свободу оставляешь.
Боясь, что я о них забуду, от себя
они меня боятся отпустить.
Проходит день за днем, Тебя не вижу.
В молитвах не зовя, храню лишь в сердце -
но ждет Твоя любовь моей любви.

Он пришел и сел рядом, но я не проснулась.
О, горе! Мне приснился кошмар!
Он пришел в тиши ночи, в руках его арфа;
и теперь мои сны так созвучны звучащим напевам.
Отчего так бесплодны все ночи мои,
почему я не вижу того, чье дыханье меня достигает?

Я вышел на свидание. Один. Кто следует за мной во мраке ночи?
Пытаюсь оторваться - тщетно. Это Он
пылит своей стопой мне на дороге,
и гласом громким повторяет речи.
Бесстыдно мое эго, мой властитель;
стыжусь с ним к Твоей двери подойти.

Позволь в ночИ томления уснуть
мне безмятежно. Уповаю на Тебя.
Дух немощный дозволь не понуждать
приготовленьем жалким к поклоненью.
Ты ночи накрываешь пеленой
глаза усталые денницы,
чтоб радостью творенья Твоего
наутро взор блистал опять по-новой.

Вериги тяжки, но страдает сердце,
когда пытаюсь я освободиться.
Свобода - это всё, чего хочу,
стыжусь я на нее глядеть с надеждой.
Я знаю, что сокровищ кладовая
в тебе, и ты - мой лучший друг,
но сил моих пока что не хватает
душевный сор убрать мне из избы.
Моя одежда - прах и смерть, их ненанавижу,
но все ж ношу с любовью на себе.
Грехи мои безмерны, велики
пороки, тяжек тайный стыд;
молясь, дрожу от страха,
что получу все то, о чем молюсь.

Тот, облеченный именем моим -
среди темницы плачет.
Я вечно воздвигаю ее стены,
и в небо стены вырастают.
В их тени теряю сущность истинную я.
Гордясь стеной великой, укрепляю
ее и глиной и песком, чтоб даже щели
в ней не осталось - суть свою
из виду лишь теряю я при этом.

Настало утро, я впустил их в дом,
"Займем лишь уголок", - они сказали, -
"Поможем тебе Богу услужить,
приняв смиренно долю благодати";
сидели тихо, смирно и спокойно.
Во мраки ж ночи - вижу дикость и мятеж,
врываются в святилище и алчно
дары воруют с алтаря Господня.

чтоб мог сказать: Ты - всё.
Останется пусть малое от воли,
чтоб мог тебя всецело ощущать
и прибегать к Тебе во всём я,
любовь мою всечасно предлагая.
Пусть от меня останется лишь малость,
чтоб я собой тебя являл всечасно.
Останется пусть малое от уз моих,
чтоб узами любви Твоей
с Твоею волей навсегда был связан.

Где мысль бесстрашна, гордо поднято чело,
где знание свободно, мир не разгорожен
на клетки, где слова из истины исходят,
стремление свои вздымает руки
лишь к совершенству, не блуждает разум
в песков пустыне мертвой и безплодной,
направлен где он к помыслам высоким -
в свободы небесах, Отец мой,
да пробудится край моей Отчизны!

К концу подходит ночь, я в тщетном ожиданьи.
Вдруг он внезапно к двери подойдет,
когда в изнеможении усну я. О, друзья,
оставьте дверь открытой - пусть войдет.
Коль не разбудит звук его шагов,
прошу вас, и меня вы не будите.
Я не хочу, чтоб птичьим хором
был прерван сон или порывом ветра
на солнечном восходе. Безмятежным
оставьте сон мой, коль к двери
владыка подойдет мой. О, мой сон,
мой драгоценный сон, ты только ждешь
его прикосновенья, чтоб исчезнуть.
Сомкнуты вежды, но раскроются с улыбки
Его, когда предстанет Он передо мной
как сновидение, возникшее из мрака.
Пусть явится как первый из лучей
и образов. И первый трепет радости в душе
пробУжденной - да будет с Его взора,
и возвращение мое из мрака сна
сольется с возвращением к Нему.

Вы не расслышали Его тихих шагов? Идёт он.
Миг каждый, каждый день, и ночь, от века в век -
идет, идет, идет Он.
Лесной тропинкой под апрельским солнцем -
Он идет.
Июльскими муссонными ночами среди раскатов неба в колеснице -
идет, идет Он.
Среди моих печалей эстафеты на сердце давят мне шаги Его,
касанье золотое же Его - к разливу Его радости во мне.

Молю, владыка, сокруши до основанья
всю скудость сердца моего и дай мне силу
переносить и счастье и невзгоды,
дай силу плодотворной сотворить
любовь мою, дай силу не отвергнуть бедность
и не сгибать колени перед властью.
Возвысить дух мой дай твою мне силу
над суетностью дня, и дай мне силу
с любовью твоей воле подчиниться.

Мне казалось, что замкнут мой путь
и последний предел моим силам,
нет припасов последних, пора отдохнуть,
тьма безмолвная мне путь застила.
Но по воле Твоей вместо старых уж слов
создаются другие из сердца,
и в дороги конце открывается вновь
страна новых чудес....

Не знаю я, с каких далёких пор
идёшь ты мне навстречу. От меня
Твое светило и скопленья звезд
Тебя уже навеки не закроют.
Как много раз на утренней заре
и в час вечерний слышались шаги,
и тайно звал меня Твой вестник в моем сердце.
Не знаю, отчего сейчас смятён,
и трепет радости охватывает душу.
Настало время труд закончить мой,
и чувствую присутствие Твое
как слабый аромат благоуханья.

Господь, безмерна сушь в моем иссохшем сердце
так долго. Ясен небосклон, и ни намека
нет там на дождь, да ниспошли нам гневный
твой вихрь и небо изорви бичами молний
и развей безмолвный зной, недвижный, безпощадный,
безвыходным отчаяньем сердцА сжигающий -
да снизойдет с высот небесных
к нам облако любви подобно взору,
как смотрит мать в слезах в Отца день гнева...

Почему позади всех стоишь, мой возлюбленный, в тени скрываясь?
Задевают тебя, проходя пыльным трактом, считая ничтожным.
Я давно тут томлюсь, подношенья тебе уготовив,
разбирают прохожие цветы мои - и корзина почти опустела.

Прошли утро и полдень. Под вечер глаза тяжелеют с дремоты.
Расходясь по домам, на меня смотрят люди, улыбаются мне, и мне стыдно.
Я как нищенка краем одежды лицо закрываю,
на вопросы, чего я хочу, лишь молчу я, глаза опуская.

Как могла бы сказать им, что я жду Тебя, ведь Ты обещал мне...
Как промолвить к стыду своему, что несу Тебе в дар свою бедность?
Эта гордость моя в тайниках сердца скрыта.

На траве сидя, в небо смотрю и мечтаю о блеске
Твоего появления: свет засияет,
опахала златые стоят над твоей колесницей -
в изумлении все, увидав, как ты сходишь с престола,
чтоб, из праха подняв, посадить с собой рядом
эту нищую девушку, на летних ветрах как лиана
что дрожт от стыда своего и от гордости тайной.

Только время идет и не слышно твоей колесницы,
много шествий мелькает. Ужели ты будешь безмолвно
всё стоять в той тени? Неужели мне ждать тебя, плача
и душою томясь от напрасных желаний...

Что я жажду Тебя, лишь Тебя -
пусть про то мое сердце поет бесконечно.
Все желания, что меня так смущают и денно и нощно -
суету лишь и ложь в глубине отражают.
Так, как мраком ночным да покрыто моленье о свете,
в глубине существа моего крик: Тебя только жажду!

Буря ищет покоя, всей силой враждуя с покоем,
и мятежность моя восстает на любовь
и не молкнет её крик: Тебя только жажду!

Когда ожесточится сердце, очерствев -
ты ливнем милосердия пади мне.
Когда из жизни радость изойдет -
приди с разливом ярких песен жизни.
Когда вокруг грохочет шумный труд -
приди ко мне, владыка тишины,
неся покой, и тишь, и мир мне.
Когда сожмется сердце, оскудев -
мне двери распахни, о Царь мой,
войди с торжественностью царственной в покои.
Когда обман желаний разум ослепит,
да ниспошли, благой, неспящий,
все молнии свои ко мне, все громы.

Хочу, чтоб радости слилИсь в моей последней песне:
что заставляет землю утопать в безумстве трав,
что жизнь и смерть кружит по миру в близнецовой пляске,
что мчится с бурей, смехом пробуждая жизнь,
что проливается потоком слез над красным лотосом стаданья,
что молча повергает в прах всё то, что в этом мире живо.

Да, знаю: это лишь твоя любовь,
возлюбленный, и свет, танцующий на листьях,
и эти облака, плывущие по небу без страданий,
и дуновенье ветерка, что оставляет
прохладу на моем челе.
Свет утренней зари залил мои глаза -
то сердцу весть твоя.
Твой лик с высот склонился,
глаза в глаза глядят,
и сердцем прикасаюсь
к твоим ногам, любимый.

Сошедши с трона, у хижины моей порога
Ты встал. Но в ней лишь я одна,
я пела - песня эта коснулась слуха Твоего.
Сошедши с трона, Ты остановился у хижины моей.

Искусных песнопевцев много
в Твоих чертогах, и всегда
поются песни в них, но мой простой напев
созвучие нашел в Твоей любви.
Простая песенка влилась в музЫку мира,
и вот - с цветком простым в награду мне,
сошедши с трона, у дверей стоишь Ты.

Мне наслаждение - сидеть, глаз не смыкая,
смотреть на путь, как тень сменяет свет
и дождь приходит вслед за летним зноем.
Курьеры стран неведомых меня
приветствуют, спеша своей дорогой.
Мне радостно на сердце, сладко мне
дыханье пролетающего ветра.
С зари до сумерек сижу у своей двери,
и знаю, что настанет миг блаженства,
когда Тебя узреть смогу я. А пока
я улыбаюсь и пою.
Благоуханием надежд пронизан воздух.

Был шёпот утром ранним:
мы в лодке поплывем, лишь Ты и я,
никто не будет знать об этом нашем
скитании без цели и финала.
В безмолвии внимающей улыбки,
в безбрежном океане - мои песни
вздымались бы свободою как волны,
неволею не скованные слов.
И разве это время не пришло?
Или еще не все дела готовы?
Уж вечер нА берег сошел и тихим светом смотрит,
как к сумеркам летят морские птицы
на гнезда. Как узнать, когда порвутся цепи,
и лодка в отблеске зари исчезнет в приходящей нОчи?

Нежданно, Царь мой, в сердце мне вошел, незваный,
как неизвестный из толпы чужой, запечатлев
печатью вечности мгновенья моей жизни.

Сегодня, вспоминая их, Твой знак увидя,
гляжу - они рассеяны во прах, перемешавшись
с печалью и восторгами моей
пустой забытой жизни.

Не отвернувшись с детских игр моих,
шаги Твои, что слышала я в детской -
те же, что эхом от звезды к звезде летят.

Море молчащего утра рябью подернулось щебетом птиц;
повеселели цветы у дороги, золото хлынуло в неба разрывы,
меж тем как мы озабоченно шли, ничему не внимая.
Не было песен веселых, мы не забавлялись,
не заходили на рынок в селенье, шли молча, сурово.
Мы торопились, шло время, шаги свои лишь ускоряли.
Солнце - в зените уже, даже голуби прячутся в тени.
Листья кружатся в полуденном зное.
В тени смоковницы мальчик-пастух задремал.
Отдых дав членам уставшим, прилег у ручья я.

Был я обсмеян попутчиками, что поспешили все дальше,
и не взглянув на меня, не присев,
в знойной дали голубой поисчезли.
Шли по холмам и долинам в далёкие страны.
Слава, когорта героев стези бесконечной!
Но их упреки, насмешки меня не подняли. И я затерян
в бездне смирения радости, в тЕни восторгов неясных.
Солнцем расшитого зеленью сумрака тишь обнимала мне сердце.
Цели похода забыв, без борьбы утонул в паутине я песен с тенями.

Выйдя из дремы и очи раскрыв, я увидел,
что Ты стоишь надо мной, осеняя своею улыбкой.
А я боялся, что долог к Тебе будет путь,
и прийти к Тебе будет так трудно...

Нищий, просил подаяния я, проходя по селенью от двери ко двери,
когда вдали, как мираж, показалась Твоя, царь царей, колесница.
И воспылал я надеждой на милостыню без молитвы
и на богатства, рассыпанные среди праха.
Остановилась Твоя колесница, взор Твой упал на меня,
Ты сошел с колесницы с улыбкой.
Чувствовал я, что пришло, наконец, мое счастье.
Ты ж протянул мне десницу, спросив, "что подашь мне?"
Царственный жест - протянуть руку нищему кверху открытой ладонью.
Я был смущен в нерешимости и из котомки
зернышко хлебное в руку Тебе положил я.

Но велико же мое удивление было, когда повечеру, вытряхнув сумку,
увидел я зернышко злата.
Плакал я горько, жалея, что духом неполон, не Отдал
Тебе все что было.

Сгущался ночи мрак. Работа кончилась. Прошел
последний гость и заперты все двери.
"Еще прибудет царь", - кто-то сказал.
Мы засмеялись.
Казалось, в двери стук, но мы сказали,
что это ветер. Отошли ко сну.
Но "Это вестник", - кто-то нам сказал.
Мы снова засмеялись - "это ветер".
Но в полночь - звук как гром, земля дрожала,
очнулись мы. И кто-то предложил,
что это звук колес.
"Гул грома", - мы сказали в полусне.
Но вот в потемках грохот барабана
и глас: "Не медлите, вставайте!"
Дрожали мы от страха - царский стяг, и медлить невозможно.
Прибыл царь, но где венки, светильники?.. Позор -
ведь ни чертога царского у нас, ни украшений...
Кто-то нам сказал: "Напрасен вопль!
Приветствуйте с руками
пустыми и в покои, что пусты, ведите".
Откройте двери, вострубите в раковины. В ночь
к нам прибыл Царь, грохочет в небесах
и рвется мрак от молний!

Так разверни кусок изорванной циновки
и расстели его хоть на дворе,
коль ночи посреди и среди бури
нежданным прибыл Царь твой....

С Твоей груди я роз венок не смела попросить, и утром
после ухода Твоего остатки собрала на своем ложе.
Как нищенка искала на заре остатки лепестков.
Что я нашла? Что знак любви, оставленный Тобою?
То - не цветок, не пряность, не сосуд с душистой влагой. То - могучий меч,
сверкающий как пламя, громовой удар тяжелый.
Юный свет зари, входя в окно, подсвечивает ложе.
Щебечет птичка, спрашивает: чтО тебе осталось, женщина, скажи?
То не цветы, не пряность, не сосуд
с душистой влагой - то Твой грозный меч.

Сижу, дивлюсь - к чему мне этот дар.
Нет места, куда спрятать. Я хрупка -
его носить и стыдно мне, и больно,
когда к груди его я прижимаю.
Но с гордостью я в серце пронесу
Твой этот дар - моих страданий бремя.
Не будет страха для меня уж в мире,
Ты будешь побеждать в моих боях.
Ты в спутницы мне смерть оставил -
увенчаю я ее моей жизнью. Ведь со мной
Твой меч, он может сокрушить мои оковы,
в этом мире не станет страха для меня.
Бросаю украшения, владыка сердца моего,
не будет слез и ожиданий по углам, не будет
ни робости ни мягкости в поступках.
Мне меч Ты дал - не надо украшений!

Браслет прекрасен Твой, что звездами усеян
и самоцветами. Прекраснее его -
Твой меч с клинком разящим, как крыло
божественной Гаруды - птицы Вишну
под гневным блеском красного заката.
Трепещет он как луч последний жизни,
сияет он как пламя бытия,
сжигающее суетность земную
одной могучей вспышкой. Твой браслет,
усеянный каменьями, прекрасен,
но меч, владыка грома, блещет красотой
такой, что страшно посмотреть,
о нем подумать страшно.

Я не просила ничего, и имени Тебе
я не сказала. Я молчала,
когда ты уходил. В косой
тени под деревом, одна стояла у колодца; уходя
с налитыми кувшинами домой, меня соседки звали
"Пойдем, уж день на полдень". Я в истоме
все медлила. Не слышала шагов Твоих.
Глаза Твои печальны, и усталый голос,
"Я - путник жаждущий" лишь тихо ты сказал.
Проснулась я от грез
и воду из кувшина налила в твои пригоршни.
Листья шелестели, кукушка куковала и цветы
бабли с дороги поворота пахли.
Стыдливо онемела я, когда спросил про имя.
Что я сотворила, чтоб помнил ты меня?
Но не покинет сердца воспоминанье сладостное в том,
что дать тебе воды могла для утоленья жажды.
Полдень близок, поют устало птицы, листья нима
колышет ветер, я сижу... и думаю... и думаю...

Ты еще спишь: истома в сердце, дремота смыкает вежды.
Но разве не застала тебя весть, что блеском царственным уже сверкает
цветок средь терний? Так проснись! В конце тропы из камня,
в стране молчания друг мой сидит. Не обмани его, проснись!
Что, если небо в зное затрепещет, песок набросит жажды плащ? Неужто
глубины сердца радость не таят и сладкой мукой арфа путь не воспевает?

Во мне ликует радость - снизошел ко мне владыка
небес, и где твоя любовь была бы, если б не я?
Ты соучастницей меня твоих сокровищ сделал,
бескрайний трепет радости твоей несу я в сердце,
в жизни - твою волю, о, царь царей, облекшись в красоту,
пленил меня, в моей любви твоя растворена,
и зрим ты в этом союзе совершенном двух любовей.

Свет, наполняющий мир, взоры ласкающий, сердцу услада, танцует, возлюбленный мой, в моем сердце,
Свет ударяет по струнам любви, небо с того раскрывается, ветер бушует, проносится смех над землею.
В света простанстве жасмины и лилии ярки, и паруса мотыльки поднимают на воздух.
Свет рассыпается золотом по облакам, мой любимый, и в изобилии сыплет алмазы на землю.
Радость проистекает, возлюбленный мой, меж травой и листами, безмерная радость.
Радостью все в половодье небесной реки затопляет.

Беспредельное небо недвижно, бурны беспокойные воды.
На морском берегу бесконечных миров
эти дети встречают и крики и пляски,
строят замки песчаные, раковинами играют.
И пускают кораблики-листья в морскую пучину.
На прибрежье миров эти дети играют.

Не умеют ни плавать они, ни закидывать сети.
Жемчуг ищут искатели, за море ходят купцы,
собирают лишь камешки дети и снова бросают,
дети ищут сокровищ, они не умеют закидывать сети.

Зыбь морская смеется, и бледно сияет улыбка прибрежья.
Смертоносные волны поют песни детям как матери у колыбели.
Это море играет с детьми, и несильно сияет улыбка прибрежья.

На морском берегу бесконечных миров собираются дети.
Буря мчится по бездорожью небес,
корабли погибают в бушующих водах,
смерть вокруг, только дети играют.
На морском берегу бесконечных миров собираются дети...

Воины, где была их мощь,
когда они впервые вышли
из чертогов правителя? Где были доспехи?
Совсем бедны, беспомощны в тот день,
когда впервые вышли из чертогов.
Но градом стрелы сыпались. Куда
мощь свою скрыли, возвращаясь
опять в чертоги? Бросили свой меч,
и лук и стрелы, на челе лишь мир,
когда они в чертоги возвращались,
жизни плоды оставив за порогом...

Откуда сон, слетающий ребенку на глаза?
Его жилище в сказочном селеньи,
в сумраке леса, где летают светлячки,
оттуда сон приходит целовать
глазки ребенка.
Где рождается улыбка
у спящего ребенка? Говорят,
что юный бледный луч серпа ночного
коснулся края облачка, родив
улыбку в грезах утренней росы -
улыбку, что порхает на устах
ребенка спящего. Румянец нежный, милый,
тот, что цветет на щечках у ребенка - где таился?
Когда была молоденькою мать,
румянец сердце наполнял безмолвным, кротким
любви таинством - тот румянец,
что так цветет на щечках у ребенка.

Когда несу тебе я пестрые игрушки,
дитя мое, осознаю на облаках,
и на воде игру тех красок, оттого
красивы так цветы - когда дарю игрушки.
Когда пою тебе, а ты танцуешь,
я листьев музыку и волн морских хоров
причину понимаю и пою.
Когда кладу я сласти в твои руки,
причину меда в чашечке цветка
и плода сладость понимаю - опуская сладость в руки.
Когда целую личико твоё,
чтоб улыбнулся, счастие мое,
я понимаю радость, что с небес
наутро льется; и какое наслажденье
мне дарит летний ветерок - когда тебя целую.

Какой напиток хочешь Ты испить,
о Господи, из чаши моей жизни?
ты рад ли лицезреть, поэт,
создание свое, но моим взором,
своей гармонии внимая молчаливо
у слуха моего дверей моих?
Твой мир слова берет в уме моем,
и музыку доносит твоя радость.
Ты отдаешься мне в любви потоке,
свою же сладость чувствуя во мне.

В дни праздности о времени тужил
потерянном. Владыка мой, нет никакой потери.
Мгновенья жизни - все в Твоих руках.
Ты, скрытый в сердце сущего, взрощаешь
в побеги семена и раскрываешь почки,
цветы плодами делаешь. Устал я,
уснув на праздном ложе,
думал, труд закончил.
Но утром пробудился и увидел,
наполнен сад мой чудом из цветов.

Разбросана по миру неизменно
разъединенья мука, порождая
неисчислимость образов в ночи.
Печаль разъединения всю ночь
глядит безмолвно от звезды к звезде,
созвучие среди шумящих листьев
рождая в сумраке июльского муссона.
Скорбь всеобъемлющая входит и в любовь,
в желание, в страдание и в радость,
она извечно тает, разливаясь
на сердце песней.

О солнце, как клочок осенней тучки
скитаюсь бесполезно в этом небе.
Твое прикосновение еще
меня не растопило, не слило
с Твоими лучом: и месяцы и годы я считаю,
которые с Тобою разделяют.
Коль воля в том Твоя, Твоя отрада,
плывущую мою взяв пустоту,
раскрась ее, позолоти, развей по ветру,
рассей как чудеса, когда придет
забаву эту к ночи воля кончить,
во тьме или прохладе утра я растаю.

Мать, ожерельем скорби слез моих
я грудь твою украшу.
Сковали звезды из лучей браслеты,
чтобы украсить ими твои ноги,
мое же ожерелье - на груди.
Богатство, слава от тебя исходят,
давать и отнимать их - в Твоей власти.
Моя печаль - она моя, когда
я приношу тебе ее как жертву,
одариваешь милостью меня.

Ты сделал меня другом тех,
кого не знал доселе я, в жилища,
покуда неизвестные мне, ввел,
приблизил дальнее, чужого сделал братом.
Мне тяжело бросать привычный кров; забыв,
что в новом - старое и что со мною - Ты.
Через рождение и смерть, во всех мирах,
куда б ни вел меня – Ты мне все тот же спутник,
с неведомым связующий меня.
Познавшему Тебя ничто не чуждо,
и для него закрытой двери нет.

Над пустынной рекой, средь высокой травы я сказал ей: – Куда
ты идешь, прикрывая светильник одеждой?

– Я пришла, чтоб светильник пустить по теченью, когда
свет дневного светила угаснет.
Одиноко стоял я средь трав и смотрел на огонь, уносимый теченьем.
В тишине наступающей ночи сказал ей:
– Огни зажжены – и куда ты несешь свой светильник?
Дом мой темен и одинок – дай мне света.
Нерешительности мгновение.
– Я пришла, чтобы небу его посвятить.
Я стоял и смотрел на светильник, горящий без пользы.
В полуночном мраке сказал ей:
– Что тебя заставляет прижимать его к сердцу?
Дом мой темен и одинок – дай мне света!
Постояла она, посмотрела в лицо мне сквозь сумрак.
- Свой светильник на праздник светильников я принесла.
Я средь ночи стоял и смотрел на ее огонек средь таких же.

Она пребывала в глубинах меня в полусвете мерцаний и блеска.
Она никогда не снимала покровов при утреннем свете,
да будет последним моим приношеньем тебе,
в прощальную песнь облаченным, о Боже.
Словами стремясь к ней, бессилен достигнуть ее; и напрасны призывы.
Скитался по странам, храня ее в сердце, и жизнь вкруг нее обреталась.
Царила над мыслью и делом, над снами,
над всеми мечтами царила,
стояла ж вдали одиноко.
Стучались ко мне, вопрошая о ней - и в тоске отходили.
Никто никогда ее в мире не видел лица, оставалась
она одинокой; ждала, что ее ты узнаешь.

Луч ясный солнца Твой ко мне слетает
и долгий день стоит у двери, чтоб
к твоим стопам отнес я облака
из моих слез, из вздохов и из песен.
Ты облекаешь в звездах Свою грудь
плащом туманных этих облаков,
давая ему формы и изгибы,
его окрашивая в разные цвета.
Он так воздушен, так непостоянен,
так нежен, полон слез и мрачен -
за это его любишь, Непорочный.
Поэтому он может омрачить твой
священный белый свет своею тенью.

Ты - небо, но Ты и гнездо. Прекрасный,
в гнезде любовь Твоя, что душу облекает
цветами, запахами, звуками. Приходит
с корзиной золотой своею утро,
неся в деснице красоты венец, чтоб молча
им землю увенчать. Приходит вечер
по неведомым дорогам,
лугам безмолвным, где уж нету стад, неся
от западного океана влагу мира,
покой прохлады в золотом своём кувшине.
А небо, что раскинулось без края,
куда стремится улететь душа,
сияет. Там ни дня, ни ночи,
ни образа, ни цвета. Там нет слов.

Как должен был, я Эго возлелеял
со всех сторон, бросая цвета тени
на Твою лучезарность - это Твоя майя.
Ты, разделив себя, такие я зовешь
звучаньем мира. "Я" звучит во мне.
Песнь горькая как эхо отозвалась
по небу многоцветными слезами,
улыбками, надеждами, тревогой;
и волны налетают и спадают,
и сны, вновь исчезая, вновь приходят.
И поражение Твое Тебя - во мне.
Ты стену выстроил, на ней кисть дня и ночи
несметными картинами творит.
За ней - престол Твой, линий нет прямых -
таинственны кривые там. И небо
охвачено великим торжеством - там я и Ты.
Трепещет воздух звуками, века
проходят чередою в том, что мы
то проявляемся, то скрыты.

Это Он пробуждает мое существо, затаенно касаясь.
Это Он, глаз чаруя, играет на струнах сердечных,
сладость с горечью смешивая. Это он
воплетает в ткань майи оттенки серебра и злата,
пятна зелени и лазури, и в складках видны его ноги,
и я в забытьи их касаюсь.
Дни проходят, проходят века, но всегда, многолик, многогранен,
в этой радости с горестью властвует Он в моем сердце.

Та жизнь, что день и ночь по моим венам
течет, течет во всей вселенной, и танцует
размеренный свой танец. Пробиваясь
в стеблях травы сквозь землю,
разливаясь цветами и волнАми шумных листьев.
Та жизнь, что и в приливах, и в отливах
морей качается всегда - как в колыбели
рождений и смерти. Соприкасаясь с ней,
чувствую, как наливаюсь светом. Моя гордость
от векового ритма жизни, что
в крови танцует...

Неужели не силах ты радость излить в этом ритме?
Потеряться, кружась, отдаваясь водовороту?
Все стремится вперед, без оглядки, всегда -
и ничто это не остановит!
В этой музыке в пляске кружатся и времена года –
краски, звуки и запахи льются каскадами в радости переизбытке,
проникая везде, изливая себя без остатка.

Был юным мир, сияли звезды первозданно,
на небесах собрались боги с песней:
"О, совершенство зрелищ, радость"...
Как вдруг один из них: "Мне кажется,
одной звезды не стало, порвалась цепь светил".
И лопнула на арфе их струна,
и смолкла песнь, в смятении вскричали:
"Утрачена славнейшая звезда".
С того момента поиски звезды не прекращаются,
и раздаются вопли, что мир утратил радость.
В безмолвии ночей - улыбки звезд и тиший шепот:
"Это - тшетно. Незыблемое совершенство есть во всем".

Освобождение не в отречении я вижу.
В оковах чувствую объятия свободы.
Земной сосуд Ты наполняешь вечно
вином благоуханий и цветов.
Пред алтарем Твоим мой мир зажжет
светильников различных сотню.
Я не закрою двери моих чувств,
пусть радость их Тебе доставит радость.
Все обольщения мои сгорают в той радости,
желанья созревают в плод любви.

День угас, тени в сумерках пали на землю.
Я спускаюсь к реке за водою,
воздух музыкой вод напоен, он зовет,
на пустынной тропинке поднимется ветер -
гладь речная подернута зыбью. Не знаю,
кого встречу еще и вернусь ли. У брода,
в лодке маленькой кто-то играет на лютне.

Владыка всей жизни моей, Ты позволишь ли мне предстоять
пред лицем Твоим каждый день? О владыка
миров, я могу ли стоять пред тобою?
Под небом великим твоим, одинокий, молчащий,
в смиренности сердца, могу ли стоять пред тобою?
В сём мире твоём, погруженном в борьбу и работу,
среди суетливой толпы, стоять пред лицом я могу ли?
Когда завершен в мире труд мой, Владыка царей, то могу ли
стоять одиноко, смиренно пред ликом Твоим я?

Твои дары нам, смертным - утоляют,
не уменьшаясь, возвращаются к тебе.
Река свершает труд, через поля
и поселения спеша; и все ж теченье
стремится неустанное её
Твоих ног омовенье совершить.
Окрестность аромат цветов наполнит,
последний их удел – в жертву Тебе.
Мир не скудеет, поклоняясь лишь Тебе.
По-разному приемлют люди смысл слов поэта;
только Ты один последним смыслом этих слов пребудешь...

Как Бога я знаю Тебя, и стою в стороне –
не смею приблизиться, равным себя не считая,
Я знаю тебя как отца и склоняюсь к ногам –
руки же твоей не касаюсь как друга;
В местах нисхождений Твоих не стою
и к сердцу не прижимаю,
ты - Бог, я тебе не товарищ.

Ты – брат мой средь братьев,
но их я не замечаю,
не разделяю я с ними доход свой –
делю всё с Тобою.
И в горе и в радости к ним не стремлюсь –
лишь к Тебе я.
Не смея отдать свою жизнь – в воды жизни и не погружаюсь.

Коль не суждено мне Тебя в жизни встретить,
дай чувствовать вечно, что я созерцанья лишился
твой образ увидеть - дай помнить, дай мне ощущать жало скорби

Дни длятся мои на базаре мирском многолюдном,
и руки мои ежедневно во прибыли злате,
но дай помнить вечно, что я ничего не имею, –
дай ни на мгновенье мне не забывать, ощущать жало скорби
в моих сновидениях и посреди действа людского.
Когда я устало сижу у дороги, когда отдыхаю
в пыли и во прахе, дай чувствовать мне перспективу
пути впереди – дай мне не забывать ни мгновенье,
дай мне ощущать жало скорби в моих сновиденьях и посреди действа.
В прекрасных покоях средь звуков свирели и смеха
дай мне вечно чувствовать, что не позвал Тебя в дом я –
дай ни на мгновение не забывать,
ощущать жало скорби в моих сновидениях и в часы жизни.

Отпущаеши ныне. Пожелайте мне легкой дороги!
Кланяюсь, уходя. Вот ключи от дверей,
отрекаюсь от прав на жилище.
Только ласковых слов попрошу на прощанье.
Долго были соседями; получил от вас больше, чем дать смог.
Наступает рассвет, и светильник в углу иссякает.
Уже слышу дорожный призыв, мне - в дорогу.

О, божество разрушенного храма,
где струны порваны - хвалу не воздают.
Вечерний звон не собирает на служенье
тебе. Вокруг тих воздух и безмолвен.
Весной жилище навещает ветер,
неся весть о цветах – их не приносят.
Служитель твой скитается доныне,
о милостях горюя - в них отказ.
В вечерний час, когда огни и тени
с тьмой праха сочетаются, лишь он
к разрушенному храму с жаждой в сердце
приходит. Много таких дней в молчании проходит,
молитвы ночью - без светильников огней.
Как много новых фресок брошено в поток
священного забвенья в должный час.
Лишь божество разрушенного храма лишено
служителей и в вечном небреженьи.

Когда смерть у двери, что ты гостье предложишь?
Чашу жизни моей в дар возьми, пред тобою слагаю
урожай дней осенних и летних ночей моих сладость.

Последнее осуществленье жизни, смерть моя,
приди, шепни мне! Ждал Тебя,
ради тебя снося и смех и муки жизни.
Все, что имею и на что надеюсь,и вся любовь –
оно текло к Тебе. Сплетен венок, готов для жениха.
С венчанием невеста дом оставит
свой, встретит Господина в тиши ночи.

В час ухода мой пожелайте мне счастья, друзья!
Под зарею небес путь мой будет прекрасен!
Ничего я с собой не беру.
Отправляюсь с пустыми руками и сердцем в надежде.
Венок брачный надену.
Плащ странника не для меня, хоть опасность в пути - но нет страха.
Звезды вечером выйдут - уж путь мой закончен,
уже жалость вечерних мелодий у царских ворот зазвучит.

Всю жизни Тебя искали мои песни,
ведя меня от двери к двери,
посредством песен постигал я мир.
Они лишь - мой учитель; тайные пути
показывая, звезды в небе сердца
они открыли. Поводя весь день меня
по таинствам страны средь мук и наслаждений,
к каким вратам к закату привели
в конце дороги этой?

Смерть у моих дверей, и зов твой принесла.
Ночь в сумраке и сердце мое в страхе,
но, взяв светильник, ей открою дверь,
склонясь приветливо - твой вестник у меня.
Пред нею преклонясь и слагаю сердце
к стопам посыльного. Она назад вернется,
заданье выполнив, и в опустелом доме только тело
останется последним отдаяньем.

Надежда угасает. Я ищу
ее повсюду в доме.
Ее нет. Дом невелик.
Ушедший не вернется.
Владыка мой,
дворец Твой безконечен,
я в поисках пришел к Твоей двери,
под балдахином неба, взор свой поднимаю.
Я к вечности пределу подошел,
ничто не исчезает - ни надежда,
ни счастье, ни черты лица сквозь слезы.
Жизнь опустела - погрузи ее
в Свой океан, верни мне сладость
ко вселенной причащенья моего.

Когда оставлю руль - свои положишь руки,
борьба напрасна, это неизбежно.
С исходом, сердце, молча примирясь,
считай за счастье тихо постоять
на месте предназначенном. Светильник
мой меркнет при порывах ветра,
я забываю все, разжечь его пытаясь...
На этот раз я мудр и жду во тьме,
циновку разостлав. Когда Тебе угодно,
приди и молча сядь со мною рядом.

Он повелел - речей моих не слышно,
лишь шепот, песнью сердце зазвучит...
На рынок все спешат, все уже там,
но я отпущен. Пускай расцветут
цветы в моем саду, хоть час иной,
пускай жужжанье пчел его наполнит.
В борьбе добра со злом провел я дни,
теперь же товарищу моих
ненужных дней сердце мое угодно
склонить к себе - не знаю я, зачем
такой призыв к ненужной цели...

Настанет день, и взор мой не увидит земли,
с последнею завесой на глазах меня оставят.
Звезды будут бодрствовать в ночи,
и снова встанет утро, как морские волны
время печали с радостями будет продолжать.
При мысле о конце моих времен преграда разрушается - я вижу
при свете смерти Твой прекрасный мир
с его сокровищами - он везде прекрасен!
Достигнутое и предел мечтаний - все проходит мимо.
Дай мне, что я отринул и презрел.

Скажу: не превзойти, что видел.
Вкусил мед лотоса на океане света,
блажен от этого, и слово завершаю.
Роль в этом театре образов сыграв,
узрев Того, кто образ не имеет,
затрепетав от соприкосновенья,
и коль конец придет - пускай приходит.
Прощальным словом пусть все это станет.

Приветствуя Тебя,
все чувства раскрываю,
касаясь мира, я у ног Твоих.
Как облако в июле над землей,
набухшее невылитою влагой,
в приветствии Тебе моя душа
склоняется перед Твоею дверью.
Пускай сольют созвучия свои
все мои песни в их поток единый,
в приветствии Тебе поток течет
в моря безмолвия. Пусть журавлиным клином
стремится вся жизнь моя к обители своей
в приветствии Тебе едином...

Время в руках бесконечно Твоих, о Владыка.
Некому дней и ночей счет вести,
и века расцветают и вянут.
Ты ждешь.
Маленький дикий цветок совершенствуя,
веком Ты век заменяешь.
Мы же настолько бедны, что и время торопим.
Время я раздаю всем просящим его,
на алтаре лишь Твоем нет пока приношений.
И тороплюсь на закате, боясь опоздать,
хоть пока успеваю.

Хвалу Непобедимому воздам,
трофеи поднесу, тебя украшу
венками пораженья своего.
И знаю - гордость будет сломлена моя,
жизнь выйдет из оков в безмерной муке,
и сердце, опустев, взрыдает песней
так, как поет совсем пустой тростник,
и камень оттого в слезах растает...
Я знаю, лотос не закроет лепестки,
тайник откроется, и с неба обратится
взор, призовя меня в молчании. Ничто
не остается, ничего мне -
и смерть свою у Твоих ног приму.

Ныряю в океана форм пучину,
стремясь жемчужину безформенного встретить.
Я переход по морю завершил,
носиться по волнам уж нет отрады.
В бессмертном жажду смерти, на краю
неизмеримой бездны я в чертогах,
где музыка беззвучных струн поет,
настрою арфу жизни прожитой
уже навеки, из нее исторгнув
последний звук,
к Безмолвного ногам сложу ее я.

С землей разлуки час прощальным станет словом:
"Что видел - несравненно. Я вкусил
ту сладость лотоса невидимую, что
цветет в сем светоносном океане,
блажен он - пусть моим прощальным словом будет.
В замене форм участвовал и я,
узревши лик не знающего формы.
В прикосновении Его я содрогнулся;
и если должен быть конец всему -
пусть он настанет". Пускай же эта фраза
останется моим прощальным словом.

В игре с Тобой не спрашивал, а кто ты?
Ни радости, ни страха, жизнь текла...
Будя меня с утра, Ты сотворял мне радость
Не вдумывался в песен смысл, что слышал,
мой голос просто схватывал напевы,
а сердце просто отзывалось им.
Но время игр прошло, что вижу пред собою?
Потупя взор, весь мир у твоих ног
в безмолвном страхе замер. Пред тобою
стоит светил белмолвных рой на небе.

Хвалился пред людьми, что Тебя знаю.
Они в трудах моих Твой образ видят
и спрашивают автора "Кто Он"?
Не зная что ответить, говорю:
"Я, право, не могу сказать".
Хуля меня, с презрением уходят.
Ты улыбаешься.
Влагаю в песнь мою я повесть о тебе,
переполняет сердце тайна.
И вновь вопросы: "Расскажи нам смысл".
Не зная, что ответить, говорю:
"Кто знает..." Уходя со злобой,
смеются.
Улыбаешься в тиши...

Я хотела – и не осмелилась попросить у тебя венок из роз, украшавший твою грудь. И я ждала до утра, до твоего ухода, чтобы собрать его останки на своем ложе. И, точно нищая, искала на рассвете, не осталось ли хоть единого лепестка.

Увы, что же я нашла? Что осталось от твоей любви? Ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой. Остался мощный меч, сверкающий, как пламя, тяжкий, как громовой удар. Юный утренний свет озаряет в окно мое ложе. Утренняя птичка щебечет и спрашивает:

"Женщина, что же осталось тебе?"

Да, ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой – твой ужасный меч.

Я сижу и дивлюсь, к чему мне твой дар? Мне негде спрятать его. Мне, слабой, стыдно носить его, мне больно, когда я прижимаю его к своей груди. И все же я с гордостью буду носить в сердце своем этот твой дар – бремя мучений.

Отныне страх не будет уже владеть мною в этом мире – ты будешь победителем в каждой моей битве. Ты послал мне в спутники смерть, и я увенчаю ее моей жизнью. Твой меч со мною, он может сокрушить мои оковы, уже нет страха для меня в мире.

Отныне я сброшу все украшения, владыка сердца моего, я уже не застенчивая, нежная девушка, я уже не буду ждать, таиться и плакать. Ты дал мне свой меч – украшений мне не надо!

55

Прекрасен твой браслет, усеянный звездами и искусно оправленный в самоцветы. Но еще прекраснее твой меч, его сверкающее лезвие, подобное распростертому крылу божественной птицы Вишну, пронизанному гневным румяным блеском заката.

Оно трепещет, подобно последнему лучу жизни; оно сияет, как чистое пламя бытия, пожирающее все земное и суетное одной могучей вспышкой.

Прекрасен твой браслет, усеянный самоцветами; но твой меч, о повелевающий громами, облечен столь безмерной красотой, столь страшной, что нет сил ни смотреть на него, ни думать о нем.

56

Я ничего не просила у тебя; я не сказала тебе своего имени.

Когда ты уходил, я стояла молча. Я стояла возле колодца в косой тени дерева, и женщины уходили домой с глиняными кувшинами, наполненными до краев.

Они звали меня и кричали: "Пойдем с нами, утро уже повернуло на полдень". Но я все еще томилась и медлила, объятая смутным раздумьем.

Я не слыхала, как ты подошел. Твой взгляд был печален, когда он упал на меня, твой голос звучал устало, когда ты тихо сказал:

"Ах, я путник, изнывающий от жажды". Я очнулась от своего сна наяву и налила воды из кувшина в твои пригоршни. Листья шелестели над нами; кукушка куковала в глубине рощи, и благоухание цветов баблы доносилось с поворота дороги.

Я стояла, онемев от стыда, когда ты спросил мое имя. Правда, – что я сделала для тебя, чтоб ты помнил меня? Но воспоминание о том, что я могла дать тебе воды и утолить твою жажду, будет жить в моем сердце и наполнять его нежностью. Близок полдень, устало поют птицы, листья нима шелестят надо мною, а я сижу и думаю, думаю.

57

Истома в сердце твоем, и дремота еще смыкает твои вежды.

Разве не дошла до тебя весть, что цветок уже сверкает царственным блеском среди терний? Проснись, проснись! Не теряй времени напрасно!

В конце каменистой тропы, в стране девственного молчания, одиноко сидит друг мой. Не обманывай его. Проснись, проснись!

Что, если небо затрепещет в полуденном зное? Что, если жгучий песок раскинет плащ жажды?

Разве нет радости в глубине твоего сердца? При каждом твоем шаге разве не будет звучать арфа дороги сладкой музыкой муки?

58

Вот почему так велика во мне твоя радость. Вот почему ты снизошел ко мне! О владыка небес, где была бы твоя любовь, если б не я?

Ты сделал меня соучастницей всех твоих сокровищ.

В моем сердце бесконечный трепет твоей радости. В моей жизни всюду твоя воля. Царь царей, ты облекся в красоту, дабы пленить меня. И вот любовь твоя растворяется в любви твоей возлюбленной, и ты зрим в совершенном союзе их.

59

Свет, свет мой, мир наполняющий свет, взоры ласкающий свет, сердце услаждающий свет.

Ах, свет танцует, возлюбленный мой, в сердце моей жизни; свет ударяет, возлюбленный мой, по струнам моей любви; небо разверзается, ветер бушует, смех проносится над землей.

Мотыльки поднимают свои паруса в море света. Лилии и жасмины распускаются в волнах света.

Свет рассыпается золотом на каждом облаке, возлюбленный мой, и алмазы сыплются в изобилии.

Веселие течет от листа к листу, возлюбленный мой, ликование безмерное. Небесная река вышла из берегов, и радость затопляет все.

60

На морском берегу бесконечных миров встречаются дети.

Беспредельное небо неподвижно и беспокойные воды бурны. На морском берегу бесконечных миров дети встречаются с криками и плясками.

Они строят домики из песка и играют пустыми раковинами. Из увядших листьев они делают кораблики и с улыбкой пускают их в необъятную пучину. Дети играют на морском берегу миров.

Они не умеют плавать, они не умеют закидывать сети. Искатели жемчуга ныряют за жемчужинами, купцы плывут на своих кораблях, а дети собирают камешки и снова разбрасывают их. Они все ищут тайных сокровищ, они не умеют закидывать сети.

Морская зыбь смеется, и бледно сияет улыбка прибрежья. Сеющие смерть волны поют пустые песни детям, подобно матери, качающей колыбель младенца. Море играет с детьми, и бледно сияет улыбка прибрежья.

На морском берегу бесконечных миров встречаются дети. Буря скитается по бездорожью небес, корабли гибнут в неизведанных водах, смерть вокруг, а дети играют. На морском берегу бесконечных миров великое сборище детей.

61

Когда воины впервые вышли из чертогов своего повелителя, куда они сокрыли свою мощь? Где были их доспехи, их оружие?

Они казались бедными и беспомощными, и стрелы сыпались на них градом в тот день, когда они вышли из чертогов своего повелителя.

Когда воины возвращались в чертоги своего повелителя, куда скрыли они свою мощь?

Они бросили меч и бросили лук и стрелу; мир был на их челе, и они оставили плоды своей жизни позади себя в тот день, когда возвращались в чертоги своего повелителя.

62

Сон, что слетает на глаза ребенка, – кто знает, откуда он?

Да, говорят, что его жилище там, в сказочном селении, в сумраке леса, тускло озаряемом светляками, где висят две нежных зачарованных почки. Оттуда приходит он целовать глазки ребенка.

Улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит, – кто знает, где она рождается? Да, говорят, что юный бледный луч лунного серпа коснулся края тающего осеннего облачка, и улыбка зародилась в грезах росистого утра – та улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит.

Милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка, – кто знает, где таился он? Да, когда мать была молоденькой девушкой, он наполнял ее сердце кротким и безмолвным таинством любви – милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка.

63

Когда я приношу тебе пестрые игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде и почему цветы так ярки – когда я дарю тебе пестрые игрушки, дитя мое.

Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли – когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать.

Когда я опускаю сласти в твои жадные ручки, я понимаю, почему есть мед в чашечке цветка и в плодах затаенная сладость – когда я опускаю сладости в твои жадные ручки.

Когда я целую твое личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, мое сокровище, я понимаю, что за радость изливается с небес в утреннем свете и какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу – когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

64

Какой божественный напиток ты хотел бы испить, господи, из переполненной чаши моей жизни?

Поэт, испытываешь ли ты радость, видя свое создание моими глазами и у дверей моего слуха молчаливо внимая своей вечной гармонии?

Твой мир рождает слова в моем уме, твоя радость добавляет к ним музыку. Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою же сладость.

65

В дни праздности я печалился о потерянном времени. Но оно не потеряно, владыка мой. Каждое мгновение моей жизни – в твоих руках.

Сокровенный в сердце сущего, ты взрощаешь семена в побеги, почки – в цветы и цветы – в плоды.

Я устал и уснул на праздном ложе и думал, что труды окончены.

Утром я пробудился и увидел, что мой сад полон чудесами цветов.